Ник Хорнби - Мой мальчик

— Может быть, мне с ней поговорить? — спросила Рейчел.

Это были первые слова, прозвучавшие после того, что с ними произошло. Правда, в процессе они тоже не совсем молчали, так что на мгновенье Уилл не понял, что она имеет в виду: он попытался связать ее слова с тем, что происходило в течение последних тридцати минут, после которых он ощущал дрожь во всем теле и находился практически на грани слез; эти полчаса заставили его засомневаться в своем всегдашнем убеждении, что секс — это замечательная плотская альтернатива выпивке, наркотикам и вечеринкам, но не более того.

— Тебе? Она же тебя не знает.

— Это не препятствие. Может, так даже лучше. Может, ты и сам научишься, если посмотришь, как это делается. Это не так уж и трудно.

— Хорошо.

В голосе Рейчел прозвучали нотки, смысл которых Уилл не совсем понял, но в этот момент ему не хотелось думать о Фионе, поэтому он не придал этому значения. Он и припомнить не мог, чтобы когда-нибудь был так счастлив.

Маркусу трудно было свыкнуться с мыслью, что зима закончилась. Почти все события его лондонской жизни происходили в темноте и сырости (похоже, только в самом начале учебного года была парочка светлых вечеров, но с тех пор столько всего произошло, что он успел их забыть), и теперь он шел домой от Уилла в свете заходящего солнца. В первую неделю после того, как часы перевели на час вперед, очень хотелось вообразить, что все хорошо; был огромный соблазн поверить, что его маме станет лучше, что сам он внезапно повзрослеет на три года, обретет необходимую крутизну и начнет нравиться Элли, забьет решающий гол за свою футбольную команду и станет самой популярной личностью в школе.

Но надо быть дураком, чтобы в это поверить, точно так же, как надо быть дураком, чтобы верить в гороскопы, решил Маркус. Часы перевели для всех, а не только для него, и не может быть, чтобы из-за этого все грустные мамы повеселели, а все дети в Британии забили решающий гол за свою футбольную команду — особенно те из них, что ненавидят футбол и не знают, с какой стороны нужно бить по мячу, — и уж точно все двенадцатилетние дети не могут повзрослеть за одну ночь. Даже с единственным из них это вряд ли произойдет, а если и произойдет, то уж точно не с Маркусом, с его-то везением. Это случится с другим мальчиком двенадцати лет, из другой школы, который не влюблен в кого-то, на три года старше себя, и кому на это превращение, следовательно, будет начхать. Несправедливость нарисованной им картины взбесила Маркуса, и, войдя домой, он яростно хлопнул дверью.

— Был у Уилла? — спросила мама. Она выглядела нормально. Может, одно из желаний, загаданных на перевод часов, все же сбылось.

— Да. Хотел… — Маркусу все еще казалось, что он должен объяснять причины своих визитов, но ему это по-прежнему не удавалось.

— Мне все равно. Твой папа разбился. Тебе нужно поехать его навестить. Он упал с подоконника.

— Я не поеду, пока ты в таком состоянии.

— В каком?

— Плачешь все время.

— Со мной все нормально. Ну, не все нормально, но я ничего такого не сделаю. Обещаю.

— А он сильно разбился?

— Сломал ключицу. Еще у него небольшое сотрясение.

Свалился с подоконника. Неудивительно, что мама повеселела.

— А что он делал на подоконнике?

— Ну, что-то из разряда "Сделай сам". Грунтовал, или шпаклевал, или занимался еще чем-то таким же невообразимым. Первый раз в жизни. Это научит его уму-разуму.

— А почему я должен ехать?

— Он хочет тебя видеть. Должно быть, не все в порядке с головой после сотрясения.

— Спасибо.

— Ой, Маркус, извини, он не потому хочет тебя видеть. Просто… я имела в виду, что ему, видимо, чуточку себя жалко. Линдси сказала, что ему повезло, что он не разбился сильнее, так что, может быть, сейчас он решил серьезно обдумать свою жизнь.

— Может идти к черту.

— Маркус!

Но Маркусу не хотелось объяснять, где и от кого он научился так выражаться; ему хотелось сидеть у себя в комнате и хандрить, и именно этим он и занялся.

Он решил серьезно обдумать свою жизнь… Именно эта фраза, сказанная мамой, и разозлила Маркуса, и теперь он пытался понять почему. У него это неплохо получалось, когда он того хотел. В его комнате стояло старое кресло-мешок — он сел в него и уставился на стену, в то место, куда он прикалывал интересные истории, вырезанные из газет. "ЧЕЛОВЕК ПАДАЕТ С ВЫСОТЫ ПЯТИ ТЫСЯЧ ФУТОВ И ОСТАЕТСЯ ЖИВ", "ДИНОЗАВРЫ, БЫТЬ МОЖЕТ, БЫЛИ УНИЧТОЖЕНЫ МЕТЕОРИТОМ". Вот что заставляет серьезно задуматься над жизнью, а не падение с подоконника при попытке изобразить образцового отца. А почему он никогда прежде не задумывался над жизнью, пока не упал с подоконника? За последний год, казалось, всем пришлось задуматься над жизнью — всем, за исключением папы. Его мама, например, ничем другим и не занималась, а только раздумывала над жизнью, очевидно, поэтому за нее вечно приходилось волноваться. И почему он захотел увидеть своего сына, только сломав ключицу? Маркус не мог припомнить, чтобы когда-нибудь, придя из школы, услышал от мамы, что ему нужно садиться в поезд и ехать в Кембридж, потому что его папа безумно хочет его видеть. За то долгое время, пока с его ключицей все было в порядке, Маркуса ни о чем подобном не просили.

Он спустился вниз к маме.

— Я не поеду, — сказал он ей. — Меня от него тошнит.

Только на следующий день, когда он рассказал Элли про инцидент с падением с подоконника, его отношение к предстоящему визиту к отцу стало меняться. Они сели в пустом классе на первой перемене, хоть сначала он и не был пустым: когда Маркус сказал, что им нужно поговорить, она взяла его за руку, завела внутрь и распугала с десяток ребят, которые там торчали, ребят, которых она не знала, но которые охотно поверили в ужасные угрозы Элли. (Почему так происходит, думал он. Она не намного выше его, так почему же тогда это сходит ей с рук? Может, если он начнет так же красить глаза и стричься, у него тоже получится распугивать людей, но все равно ему будет далеко до нее.)

— Ты должен к нему поехать. Сказать ему все, что ты о нем думаешь. Я бы так и сделала. Урод. Если хочешь, я поеду с тобой. Зададим ему перцу.

Она засмеялась, и, хоть Маркус слышал ее слова, он уже думал о другом. О том, как будет здорово провести целый час в поезде вместе с Элли, только с ней одной; а потом он подумал, как будет классно напустить Элли на папу. В школе Элли была как радиоуправляемая ракета, и ему порой казалось, что управляет ею он. Когда они были вместе, он мог направлять ее на цели, и она их уничтожала — он обожал ее за это. Она побила дружка Ли Хартли и заставила всех перестать над ним смеяться… Если его ракета так безотказно срабатывает в школе, то почему она не будет действовать за ее пределами? Конечно, будет. Он решил нацелить Элли на своего папу и посмотреть, что произойдет.