Макс Нарышкин - Про зло и бабло

Однако вскоре все прошло.

В СОС работал человек, который до этого был менеджером в компании «Исток». Он-то и втолковал мне, что ничего страшного нет, нужно только собраться.

— Знаешь, как в «Истоке» называют перепозиционированную водку? Киану.

Я обалдел. Он объяснил:

— Суть проста: слово произошло от имени актера Киану Ривза, героя эпопеи про Матрицу, которая, как известно, перезагружается.

Вспоминая университетские лекции, я вспомнил и то, что сленг возникает на уровне так называемых субкультур. То есть если уж филологи признают факт мутации русской речи, то мне следует смириться и начать скрещивание с этой субкультурой. Я принялся прислушиваться к речи СОС, доносящейся до меня со всех сторон.

«Битуби»… «битуси»… — слышалось мне в коридорах отдела сбыта, и первые дни я даже прикасался к своей голове, убеждаясь, что с ней все в порядке. На самом же деле непонятно было только мне, конченому выпускнику лучшего вуза страны. Сокращенные обозначения В2В и В2С, а также их звучание на русском — не что иное, как формулы Business to Business и Business to Customer. СОС продает аптеке ящик хлористого — это битуби. Наркоман, решивший завязать и прочиститься, покупает в аптеке одну бутылку — это битуси. Отдает пустую бутылку соседке — это ситуси. Соседка сдает бутылку в пункт приема стеклотары компании Милорадовой — ситуби. Фули тут непонятного?!

Вскоре я догадался, что о компании можно узнать многое, если ни у кого ничего не спрашивать, а просто слушать. А еще спустя некоторое время дошел и до признания того, что использование корпоративного сленга — нормальное явление для любой компании, ни плохое, ни хорошее. Он загаживает родную речь, но, с другой стороны, помогает стаду, в котором пасусь и я, общаться на одном языке. Более того, случаются моменты, когда альтернативу сленгу найти в словаре Ожегова просто невозможно. Кто не верит, пусть попробует найти синоним любимым словечкам отдела рекламы СОС «челлендж» и «драйв». Если даже подогнать, то вкус уже будет не тот и запах не тот.

Жизненный цикл корпоративного сленга зависит от того, как часто повторяются ситуации, в которых он используется. А вообще, как я сообразил, стиль общения в СОС и понятный только ее сотрудникам язык — один из признаков корпоративной культуры. Своеобразный иностранный язык для внутреннего потребления позволяет стаду, в котором пасусь и я, идентифицировать себя с фирмой и работать для достижения ее целей.

Кто такие «макузеры» и «калькуляторы»? Ответ на эти вопросы знают сотрудники СОС, в словарный запас которых эти понятия вошли давно и, кажется, навсегда. «Макузерами» компьютерщики департамента оргтехнического обеспечения называют пользователей Macintosh, а «калькуляторами» топ-менеджеры обзывают экономистов низшего звена, не принимающих самостоятельных управленческих решений. «Калькуляторы» в СОС пригодны лишь для того, чтобы «прессовать бутоны», и чтобы было понятно, какие бутоны «калькуляторы» прессуют, следует перевести с английского to press buttons. В итоге станет понятно, что удел низового звена стада — «стучать по клавишам».

Язык, на котором базарят офисные труженики СОС, представляет собой гремучую смесь из специальных терминов и англицизмов. Во времена, когда СОС становилась на ноги, возникла дилемма, от которой не ушла ни одна крупная компания России. Либо директорат международной компании должен пытаться безрезультатно постигать русское «я», либо русский бизнес-класс — осваивать азы корпоративного естества, чуждого русскому «я». Победило, как всегда, русское. Новые привычки пришли сами собой. Меня невероятно коробит, когда к Старостину все обращаются хотя и на «вы», но — Сергей. Исключение составляет разве что Раисамаксимовна, но из этой суки можно делать ржавые гвозди, ее не перевоспитать.

English fluent — обязательное требование для принимаемого на работу менеджера. HR-департамент (он же просто «эйчар»), а не отдел кадров, salary, а не жалованье. В рекомендациях собранию Старостин сказал обо мне следующее: «Смартный молодой человек с брайтным знанием права». Клянусь мамой, мне не сразу пришло в голову соотнести сие со smart и bright.

Корпоративный сленг помогает менеджеру идентифицировать себя как «сосовца» (так в СОС называют своих коллег), «марсианина» (так именуют себя менеджеры Mars) или как элемент «системы» («система» на языке сотрудников — Coca-Cola). Практика корпоративного dress-code и культивация сленга — явление нормальное и менять что-то никто не собирается. Хочешь зарабатывать бабло — изволь говорить правильно. То есть корпоративно.

И я быстро стал понимать. За неделю.

Неделю после описанных выше событий меня неотступно преследовало чувство, что я не один. Начальник юротдела все не появлялся, Володю депортировали на восьмой этаж, камера не в счет, и при всем при этом я каждым квадратным сантиметром кожи ощущал чье-то присутствие. Ни разу не шевельнулась штора у окна, разве что от сквозняка, ни разу, открыв резко дверь, я не обнаружил согбенного типа, которого послали подсматривать, а он решил подслушивать, я читал, выписывал, созванивался, но все время меня не покидало чувство, что я в опасности.

С одной стороны, беспокоиться нечего. Я не онанирую под столом, поглядывая через прозрачную стену на проходящих мимо красоток, не курю марихуану и не жарюсь шприцем. Алкоголь за исключением особых случаев меня не прельщает, и скабрезных разговоров по телефону я не веду. Так что обстоятельства, которые в широком смысле трактуются как компрометирующие, мне никоим образом не угрожали. Дома тоже все было тихо и спокойно. По вечерам, вернувшись с работы, мы смотрели с Иринкой фильмы по DVD, планировали будущую жизнь и делились ощущениями. Я — о новом месте службы, она — о старом, при этом постоянно почему-то получалось, что мы говорили об одних и тех же вещах и событиях, что давало основания полагать, что у меня в связи с устройством в СОС проявляются признаки дежавю.

Быть может, причиной тому были встречи с начальником службы безопасности Молчановым. Он то ли по наитию, то ли в силу профессиональной необходимости быть пораженным бредом преследования, бросал на меня при каждой встрече такие взгляды, что даже мне, дитю начала восьмидесятых, хотелось отвернуться. Этот сорокапятилетний громила, я знаю, был уволен из какой-то структуры какой-то спецслужбы, и все говорят, что на пенсию. Но верить снующим по офисам СОС типам все равно что искать у змеи ноги, и если все говорят, что Молчанов был уволен на пенсию, можно процентов на восемьдесят быть уверенным в том, что уволен он был, но не на пенсию. Несколько раз по долгу службы я вынужден был входить в его офис, и впечатления оттуда я уносил, признаться, не самые приятные. Людей в этом огромном офисе, единственном из всех офисов компании с непрозрачными стенами, было всегда много, и никто из них не внушал мне доверия. Справедливости ради нужно заметить, что и при моем появлении лица всех присутствующих в офисе Молчанова напрягались так, словно их хозяев брали за мошонку. Я входил, делал дела, сам смотрел по сторонам, и во мне все крепче обрастал корой росток убеждения, что в офисе этом, как и на том свете, можно встретить и убийцу, и убитого одновременно.