Макс Нарышкин - Privatизерша

Перриш был потрясен:

— Что я должен сделать?

— Вам пора на пенсию. При оперативном контакте вы либо не слышите, что вам говорит контрагент, либо не запоминаете. Еще раз повторить?

— Не надо, я понял…

Корсби спокойно почесал мочку уха и обратил к помощнику посла США выразительный взгляд.

— Мистер Перриш, почему вы ведете себя так странно? По пути в Базель вы дважды выходили из поезда вместе с багажом. В Маншателе и Ольтене. Отрывались непонятно от кого, скрывались со своим чемоданом в подворотнях, оказались на набережной, зашли в кегельбан, и только после того как решили, что за вами не следят, прошли в центральную библиотеку Ольтена. Там просидели два часа, беспрестанно поглядывая на часы, кажется, «Лонгинес». Дождавшись вечернего поезда на Базель, сдали библиотекарю «Фауста» Гете пятнадцатого года издания — наиболее яркий, на мой взгляд, перевод на английский Джексона. И после этого вы будете укорять меня в том, что я не соответствую должности разведчика? Для того чтобы завербовать вас в качестве двойного агента, мне понадобились лишь три проститутки и хороший фотограф. Вам же, чтобы выбраться из дерьма, нужно всего лишь пару раз дать в бубен братцу своей жены. Не слишком дорогая цена за предательство, не так ли?

— Я никого не предавал.

— Это вы и скажете, когда на стол Майкла Хейдена лягут фотографии, на которых вы празднуете годовщину Базеля?

Услышав имя директора ЦРУ, Перриш чуть побледнел.

— Вы потеряли в Швейцарии чувство собственной опасности. Когда разведчик перестает бояться за себя, он проигрывает, не успев начать игру. Вас, Джордж Перриш, или как вас там, подвели швейцарские часы, тикающие здесь на каждом углу. Их размеренный марш сгубил в вас остроту восприятия. Тик. Так. Тик. Так. Когда между «тик» и «так» теряется связь, жизнь останавливается. И для вас она остановилась.

Корсби поднялся и поправил отвороты плаща.

— Мы встретимся здесь завтра в одиннадцать часов. Не ставьте меня в затруднительное положение самоубийством или еще какой-нибудь, аналогичной этому, глупостью. Мне кажется, что лучше уж вам встретить жену с цветами в руках здесь, в четверг, нежели ей с цветами проводить вас в воскресенье.

Он не спеша удалился, по пути потрепал за щеку юркого пятилетнего малыша, забежавшего ему под ноги. Перриш остался на лавке. Сидел он еще с час. Перебирал в голове возможные варианты, спорил с самим собой, но в конце концов решил, что лучшего варианта для разрешения нагрянувшей проблемы, чем завтрашняя встреча, не найти…

— …У вас тоже есть пять минут, мистер Перриш.

— Вы куда-то торопитесь?

— Это вы торопитесь. Ваш поезд в Берн отходит через тридцать восемь минут, места в нем ваш помощник уже забронировал. Учитывая, что вам нужно встретиться с ним на вокзале, куда вы отправитесь сразу после встречи со мной, оказаться в вагоне, заказать кофе… Пять минут плюс двадцать восемь минут — тридцать три минуты. Значит, на разговор со мной вы планируете потратить не более пяти минут, минута из которых сейчас уже заканчивается. Вы принесли ответ, а не предложение подождать — делаю я вывод. Итак, я вас слушаю.

— Я решу эту проблему. И выполню ваше требование. Кто стоит за текстильной продукцией, готовящейся войти на рынок США?

— Если бы вы не задали сейчас этот вопрос, я бы вам не поверил. — Корсби вынул из пачки сигарету. — Его зовут Артур Чуев. Президент компании «Алгоритм». Первая партия продукции приблизится к таможенной границе Соединенных Штатов через несколько месяцев.

Перриш, уже находящийся в своем обычном состоянии добродушного помощника посла, кивнул:

— У него не будет проблем. Негативы!

— Негативы вот, заберите, — и Корсби вынул из кармана флэш-карту. — Копий нет.

— Не боитесь, что теперь я откажусь.

— Ну, если для вас выгоднее, чтобы на стол Хейдена легли фото не с девками, а нашей с вами встречи во время кормления уток, тогда, пожалуйста.

Перриш поиграл желваками.

— Я пошутил.

— А я нет.

Русский развернулся и ушел не попрощавшись.

В Москве распогодилось. Солнечные лучи слизали с асфальта лужи, и стало сухо еще до девяти утра. Город жил в том состоянии, когда влажность, холодя рубашки, уже не заставляет передергивать плечами, а зной еще не дошел до своего апогея. Когда человек выходит в такое утро из дома, он желает, чтобы оно растянулось на весь день.

С середины месяца Рита стала вести странный образ жизни. Арт обратил внимание на едва заметные, но все-таки перемены в ее поведении. Она стала замкнутой, неохотно садилась перед телевизором, когда передавали матч со «Спартаком», хотя еще месяц назад она орала громче мужа. В ней вдруг обнаружилась охота причащаться у экрана во время демонстрации мыльного мусора. Арт с непониманием наблюдал за тем, как его жена, текстильный агрессор и жесткая женщина, обкладывалась тарелками по определению с несовместимой едой, но ее это, кажется, не смущало. Вчера умяла банку вареной сгущенки. Потом наелась ананасовых колец и запила чаем с мелиссой. И ничего.

Поняв, что нужно дать ей передохнуть, что Рита переживает не лучшие дни, Артур управлялся с делами один. Вечерами он возвращался совершенно измочаленный, и тут же становился объектом чрезмерной внимательности Риты. Нет, она уже не набрасывалась на него ночами, как изголодавшаяся по любви львица. Перешагнув сорокалетний рубеж, Рита стала еще более требовательна в доказательствах любви. Это был тот период, когда женщина словно сходит с ума. Распробовав в полной мере все нюансы сексуальных отношений, умудренные жизнью женщины пышут любовью как в первые дни знакомства, но это уже любовь, видавшая виды. Любовь совершенства — сколько о ней писано в романах, но ни один из них не в силах нарисовать образ влюбленной сорокалетней женщины…

А Рита взяла и замкнулась. Словно пресытившись впечатлениями юности, исчерпав их до дна, она успокоилась и предалась тем самым целомудренным утехам, которым предаются те многие, кто любовь не испил и с этим смирился. Рита же выглядела вполне удовлетворенной.

Почувствовав перемены, Арт насторожился. Контракт с Гордоном набирал обороты, сделка гарантировала необычный даже по меркам международного договора доход, и не хватало, чтобы именно сейчас Рита и послала жизнь к чертовой матери.

Зайдя однажды вечером в комнату, где она смотрела очередную дрянь, он обнаружил ее, сидящую в кресле в слезах. На экране светилась какая-то аргентинская рожа с размазанной по этой роже тушью, и эта страшная картинка заставила Чуева дернуть плечами. Еще в больший ужас он пришел, когда заметил, что Рита тоже плачет и рот ее до отказа набит квашеной капустой. Она брала ее руками прямо из суповой тарелки, и капусты на той тарелке было еще столько, что ею можно было накормить бригаду каменщиков.