Макс Нарышкин - Privatизерша

А посему удивляться тому, что на лавке в центральном парке Базеля сидел американец, не стоило. Наступит вечер, и еще четырнадцать лавочек заполнятся немцами, англичанами, австрияками и даже азиатами. Еще тридцать лет назад такое вряд ли было возможно, но Швейцария — свободная страна, и она, как и все, склонна к переменам. Неизменным здесь остается лишь точное время и точные суммы.

Начитавшись вдоволь хроник Базеля, американец вздохнул, потянулся — эти янки чувствуют себя везде, как у себя на ранчо в Техасе, дотянулся до урны и баскетбольным жестом направил туда скомканную газету. Восхититься такому бесшабашному жесту было некому — из пятнадцати занятыми были только три лавочки, да и те находились по ту сторону фонтана.

Вскоре, однако, появился еще один интересный мужчина. Поди, угадай, кто это — финансовый магнат из Чикаго, приехавший сверить счета, или из того же Чикаго гангстер, прибывший в Базель за тем же. Америка, она тоже свободная страна.

Дойдя до лавки с более молодым, чем он, мужчиной, незнакомец сбавил ход. В отличие от того, перед кем он сейчас остановился, лет ему было под шестьдесят. И он не имел привычки зачесывать волосы назад. Они спадали на его плечи седыми прядями, и любой европеец ужаснулся бы тому, насколько Америка свободная страна даже в плане выбора причесок. Какой уважающий себя аккуратист допустит, чтобы волосы его находились в таком беспорядке?

— Разрешите присесть? — приподняв шляпу, поинтересовался только что прибывший.

— Это свободная страна, — пожав плечами, заметил его молодой собеседник. Кажется, выражение «свободная страна» здесь не произносит только немой.

— Свободная от чего?

— От предрассудков.

Мужчина поправил на голове волосы, аккуратно присел в полуметре от скупого на слова соотечественника и уставился куда-то пустым взглядом.

— У меня такое впечатление, что вы нервничаете, мистер Перриш.

Седовласый дернул подбородком и хрустнул пальцами.

— А вы бы на моем месте не нервничали?

— Я на вашем месте сейчас и нахожусь, — бросил молодой человек и положил руку на спинку лавочки так, чтобы можно было непринужденно сидеть. — Чем мое место отличается от вашего? Я — гражданин России, вы, наоборот, Америки.

— Наоборот?

— А разве не так? Было бы иначе, мы бы не сидели на этой лавке, словно в ожидании укуса ос. Между тем сидим, потому что имеем интерес к вопросу, сведшему нас. Я рискую в любой момент оказаться в руках СВР, и ваше положение в этом смысле совершенно идентично моему. Вы компрометируете себя, как посол, тем, что встречаетесь с русским в незапланированном протоколом месте, я — что встречаюсь с американским послом, в принципе. Согласитесь, для разведок двух стран мы — лакомые кусочки. Причем для разведок своих стран.

И молодой человек, молодой только по отношению к собеседнику, поскольку «что-то около сорока» — возраст не юношеский, — закинув ногу на ногу, обвел взглядом парк.

— Нас свел один вопрос, и разрешить его мы должны немедленно. Вас заставила прийти сюда любовь к девочкам. Иначе говоря, посольское самосознание проснулось в вас лишь после того, как я показал вам головокружительные фото с минетами. Вас воодушевило на встречу исключительно созерцание собственного нагого тела, опутанного языками, руками и ногами маленьких блудниц из публичного дома на Генрихштрассе.

— Послушайте, мистер Корсби, — раздраженно забормотал Перриш, — вы обещали забыть об этом сразу…

— Сразу после того, как пойму целесообразность своего общения с вами. Но пока я не нахожу причин, которые заставили бы мою исключительную память похоронить в себе те веселые картинки, где шестнадцатилетние проститутки пытаются выпрямить ваш непослушный член.

— Мистер Корсби…

— Я могу разрушить всю вашу жизнь в течение нескольких дней, — продолжал молодой янки, покачивая ногой и отстукивая пальцами на своем колене марш. — Одно поддающееся дешифровке ЦРУ сообщение — и вы в обороте спецслужб США. Небольшая бандероль в Манхэттен, где адресатом указана ваша жена, — и вы в разводе. Дети вас проклянут, жена оставит, и остаток жизни вы будете коротать в тюрьме штата, отбывая лет двадцать из тридцати оставшихся, за решеткой. А все почему? Потому что вы совершили две ошибки. Сходили в бардак и отказались работать со мной. Есть между нами еще одно, что нас разнит, но стоит ли говорить мне вам об этом, если вы и малого не замечаете?

— Я не отказывался. — Несмотря на довольно прохладную погоду, Перришу понадобился платок и одна минута, чтобы удалить со лба пот. — Я же пришел. И пришел не с пустыми руками.

— Неужели? — покусав губу, Корсби посмотрел на мальчишку, пытающегося схватить руками голубя. Не понимая, что с ним будут делать после того, как поймают, голубь уходил, а пятилетний малыш снова принимался за свое. Отвлекшись от мальчишки и поглядев куда-то вдаль ностальгическим взглядом, он сказал: — А ведь это именно здесь выбросился из окна профессор Плейшнер.

— Какой Плейшнер? — насторожился Перриш.

— Так, не обращайте внимания. Воспоминания детства…

Пожевав губами, помощник посла сменил тему.

— Я тоже понимаю в партнерских отношениях, мистер Корсби, — сказав это, он поднял подбородок. — Вы же потому и поступили так со мной, что знали о моем бизнесе и брате моем, начальнике отдела в таможенной службе США.

— Конечно. Если бы начальником отдела таможенной службы США был брат помощника посла Китая, я сидел бы сейчас на Великой Китайской стене, а не в центральном парке Базеля. — Заметив, что охота карапуза закончилась удачно и что обезумевший голубь изо всех сил долбит крыльями по асфальту, мужчина рассмеялся. — В сорок шестом вашему правительству, чтобы уничтожить сто пятьдесят тысяч человек, мистер Перриш, понадобилась одна бомба «Малыш», один «Б-52» с романтическим названием «Эола Гей», два пилота и пять минут. Ровно столько опускалась на парашюте бомба на Хиросиму. — Корсби кашлянул в кулак и отнял спину от лавочки. — У вас тоже есть пять минут, мистер Перриш.

Поерзав на скамье, седовласый вспомнил восемь глянцевых фото прекрасного качества. Если бы он знал, что тот номер в борделе под полным контролем русской разведки, вряд ли в тот вечер вообще вышел бы из посольства. А как все органично и воздушно начиналось… «Я пройдусь по вечернему Берну», — сказал он, представитель посольства США в Швейцарии офицеру морской пехоты США, охраняющему посольство, и вышел на улицу. По вечернему Берну действительно пройтись стоило. Узкие улочки, готические сооружения, спокойствие и тишина. И этот неповторимый свежий воздух…

Неподалеку от магазина ювелирных изделий, где Перриш присматривал для уже готовящейся прибыть в Швейцарию жены яркую безделушку стоимостью не дешевле пятисот евро, к нему подошел странный тип в форме офицера полиции и, с виноватым видом встряхнув руку с нерабочими часами, спросил, который час. Перриш, глянув на свои наручные часы «Лонгинес», ответил, офицер поблагодарил его, крепко пожав руку… И больше Перриш ничего не помнил.