Макс Нарышкин - Privatизерша

Впрочем, таким его ему и рекомендовали. Мужчина оделся и вышел. Минувшие годы заставили его быть осмотрительным. Он около получаса стоял, высматривая на улице знакомое лицо. Когда убедился в том, что выход безопасен, вышел и быстро спустился в метро.

В банке в Капотне он перевел двадцать пять тысяч долларов, сверяясь с бумажкой, полученной от киллера, и только после этого вернулся в квартирку на Мусы Джалиля. Он очень устал. Но усталость эта была сродни ощущениям после секса, о котором теперь он мог только мечтать.

— Сдохнешь ведь, гад… Тогда сочтемся.

Успокоившись, он поднялся с дивана, на кухне на треть наполнил водкой стакан, с удовольствием выпил и поднял с чистого, скромного кухонного стола телефонную трубку.

Вообще, вся квартира его отличалась непомерной скромностью. На кухне, где он нажимал кнопки на трубке, висели на стене два шкафа — один в углу, второй — над жестяной раковиной. Стены туалета, совмещенного с ванной, были выкрашены в кремовый цвет. В комнате стол, диван, два кресла, небольшой старенький телевизор японской сборки, когда еще существовали телевизоры, собираемые руками японцев, стол в углу, стул — за ним, а на столе — монитор компьютера. Сама «машина», копия правительственного ноутбука, лежала рядом.

— Русалочка?.. — прохрипел он голосом, приглушенным только что выпитой водкой. — Я хотел бы сделать заказ. Двух. Самые молоденькие, какие есть… Одна блондинка, вторая брюнетка… Размер груди значения не имеет… Рот, рот меня интересует… Чтобы были кончеными блядями, понятно? Чтобы даже Пизанскую башню могли выпрямить, ясно?.. Сумма значения тоже не имеет…

Свинтив с авторучки колпачок, он сел за стол и дотянулся до шнура соединения. Вставил штекер в освободившееся от колпачка гнездо и включил ноутбук.

Через минуту он рассматривал фотографии человека, с которым расстался полтора часа назад.

— Верну, сукин сын… Еще как верну. Все пятьдесят. Научили уму-разуму…

Он скопировал изображение в память компьютера и очистил память на авторучке.

Осталось дождаться этих мерзоватых сутенеров с проститутками. Он хотел секса. По-настоящему, чего не бывало с ним уже лет шесть или семь — он уже не помнил. Чтобы девки визжали от боли и вертелись сороками на его твердом, как сталь, ломе.

Спустившись с крыльца офиса, покрытого пылью, Киллер пересек площадь, углубился в сквер и быстро отыскал нужную лавочку. На ней сидел, разглядывая мир сквозь абсолютно черные очки, мужчина лет сорока. Светлый костюм, темная рубашка, волосы средней длины зачесаны назад. Он сидел, держал в руках покетбук с «Дьяволом и Синьоритой Прим» Коэльо, и смотрел, как уже говорилось, перед собой. Очевидно, книжка была прочитана.

Присев рядом с ним, Киллер вынул из кармана диктофон и положил рядом, так, чтобы он оказался между ним и мужчиной.

— Здесь все? — не глядя ни на лавку, ни на Киллера, спросил мужчина.

— До последнего слова.

Мужчина взял диктофон и посмотрел на время записи. Двенадцать минут.

— Он назвал имя, адрес?

— Только адрес. Имени он называть почему-то не стал, хотя я так думаю, что имя это он будет помнить до смерти.

— Почему ты так думаешь?

— Прослушаете запись, поймете.

— Много лишнего наворотил?

— Я? — уточнил Киллер.

— А что, заказчик тоже много лишнего воротил? — покривился в улыбке мужчина.

— Нет, я так… немного. Для достоверности.

Сунув диктофон в карман, мужчина вынул из внутреннего кармана пиджака конверт. Протянул его Киллеру и положил руку ему на колено.

— Послушай меня внимательно. Это очень важно. В конверте, что я тебе дал, две тысячи долларов. У тебя в Москве ни дома, ни жены, ни детей. Ты — отщепенец. Возьми эти деньги и исчезни из столицы навсегда. Я тебе говорю это еще раз, чтобы ты не бросился на радостях в ближайший бар. Сейчас ты поднимешься с этой лавочки и направишься на Ярославский вокзал. Это самый ближайший от этой скамейки вокзал. Там ты сядешь на поезд и уедешь. Если вдруг совершенно случайно, лет через тридцать, я буду прогуливаться по Красной площади с палочкой и неожиданно тебя встречу, через десять минут тебя снова в Москве не станет. Тебя вообще нигде не станет.

— Я же еще час назад сказал, что… — робко начал Киллер, но мужчина его оборвал:

— Я помню, что ты сказал. Я хочу, чтобы ты запомнил, что сказал я. Возьми, в поезде пригодится, — и бросил на колени собеседнику книжку.

Поднявшись с лавочки, Киллер быстро направился к выходу из сквера. Мужчина остался сидеть.

Нет, не так…

Поднявшись с лавочки, мужчина направился к выходу из сквера. Киллер остался сидеть.

Вставив в диктофон шнур с наушником, он нажал на кнопку воспроизведения записи, вставил мини-динамик в ухо и растворился в тени выпустивших листву деревьев. Этих зеленых проростков на ветвях этой весной было так много, что щедрость природы казалась неоправданным расточительством. Пахло свежестью, молодостью и жизнью. Как всегда, перед тем как должно совершиться убийство, следствием которого всегда является смрад.

Позабытое приходит неожиданно, чаще всего не по причине, а случайно. Вернувшись однажды, уже не уходит никогда. Так с ним было всегда. Стоило только Арту вспомнить что-то, из головы это уже не уходило, не покидало его уже никогда.

Видимо, для каждого из событий в жизни человеческой нужно какое-то время для осмысления. Осмысления незаметного, не очерченного натугой. Процесс идет в голове сам собой, без участия основных человеческих чувств, как антивирусная программа, которая обновляется незаметно для человека, работающего за компьютером. Лишь изредка, спустя какое-то время, техника информирует человека о том, что обновления готовы. И уже дело твое, реагировать на этот факт или нет. В большинстве случаев так и происходит. Момент жизни вспоминается, проносится в памяти без чувств и улетает прочь, чтобы быть снова замеченным через годы или не вспомниться вовсе.

Но изредка случается, что ожившие события давно минувших дней, казавшиеся тогда обыденными, вдруг снова врываются в его память и теперь ему становится ясно, что вся жизнь его сегодняшняя и последующая оценивается и будет оцениваться именно через призму тех дней. Понимание приходит неожиданно, и уже не шокирует. Не приводит сердце в трепет, потому что там, в подкорке своей, Арт уже давно во всем разобрался и все решил.

Он заставил себя забыть об обиде, нанесенной ему Ритой, но не мог простить удара с другой стороны. И чем старше он становился, тем сильнее чувствовалась боль. Две минуты пьяного секса с каким-то ублюдком, которого он даже не видел ни разу, — и у Арта нет и никогда не будет детей. Со временем боль сменила облик и превратилась в ненависть. Кто-то потешился с его женой и наказал их, унося с собой неповторимое чувство оргазма, полученного от близости с чужой женщиной. Временами Арту хотелось войти в спальню, и не выходить из нее до тех пор, пока она не назовет имя прелюбодея. Ее он простил. Но разговора с тем, кто залез на Риту, у него еще не было. Быть может, тот все эти годы живет в уверенности, что был прав, когда трахнул на вечеринке красивую телку? Это как же понимать?