Василий Аксенов - Редкие земли

«Ваше величество Ранис Анчос Скова, в этот радостный день позвольте нам от имени корпорации „Таблица-М“ преподнести вам традиционный подарок молодой России!» — провозгласил Ген и передал монарху плоский чемоданчик с изображением лимона.

Сук и Шок ударили по струнам, и все присутствующие, включая колдунов и духов, грянули: «Комсомольцы, беспокойные сердца, комсомольцы все доводят до конца!»

Шесть лет спустя в недрах «Фортеции» узник Стратов, сидя с закрытыми глазами на своей шконке, пытался вспомнить разные моменты того вечера. С особой отчетливостью он увидел огромный багровый закат над Атлантикой. Он вышел из бурлящего весельем дома и пошел через пляж к медлительному накату прибоя. Вскоре он увидел сидящего на дюне одинокого человека, по могучим плечам и высокой шее которого он опознал Алмаза. В который раз при виде этого парня он испытывал пронизывающее беспокойство. В который раз уже он еле удерживался от вопроса: «Кто ты такой, Макс? Откуда ты?» Он сел рядом с ним на песок и вздохнул. Макс повернул к нему все еще залитое закатом лицо. В глазах у него промелькнуло чувство искренней любви. Он протянул Гену руку ладонью вверх, и тот положил на нее свою не менее тяжелую руку.

«Ты знаешь, — промолвил Макс, — когда мне было семь лет, я тоже взялся было умирать. То есть в том смысле, что я прошел через что-то сродни болезни Никодимчика. То есть я вдруг колоссально отдалился от жизни. Это было, кажется, в Хакасии. Если не в Бурятии. Потом мне не у кого было спросить, где это произошло и что за люди сидели вокруг меня. Я много раз видел свое жалкое тело как будто с огромной высоты. Помню моменты, когда я как бы прощался сам с собой. Иной раз я вроде бы возвращался на шкуры, очень остро вонявшие сукровицей. Вокруг сидели узкоглазые люди, вроде бы охотники. В один момент все повернулись к вошедшему, и я, кажется, услышал слова: „Пришел шаман“. Этот человек стал накладывать на меня руки, но я снова стремительно удалялся то ли в пространства неба, то ли в глубины земли. Одна металлическая жила обкручивала меня. Шаман навалился на меня и стал запихивать мне в глотку свою руку, провонявшую рыбой. Он что-то в моей глотке этой рукой, типа, пытался схватить. Схватить и потащить, чтобы меня от чего-то освободить, вроде как от внутреннего червя, а я как бы данного червя не жаждал отдать. Я вроде как бы всеми точками соприкосновения держался и готовился сдохнуть вместе с гадом. Потом этот шаман, между прочим, член партии, схватил червя мертвой хваткой, и стал тащить, и тащил целый век, или уж не знаю сколько минут, и наконец червяк начисто капитулировал и был извлечен, и я сразу поправился, вот как Никодимчик сегодня предстал перед нами во всей красе…»

Алмаз замолчал и уткнул свою слегка озверевшую физиономию в колени, и дергался, пока Ген не схватил его за плечо.

«Ну!» — заорал Ген.

«Что ну?» — заорал в ответ Алмаз.

«Что дальше было?»

«Дальше, Ген, вообрази, стало очень весело и смешно. Все эти охотники в той хижине стали плясать, хохотать и пердеть, а потом пошли что-то камлать, что-то совсем нерусское или даже несоветское. Давали мне „Зефир в шоколаде“. Я просто обожрался тогда „Зефиром в шоколаде“! Потом мы остались одни с шаманом, и он меня ласкал, плакал и ласкал и даже, кажется, немного поддрачивался. А потом стал мне что-то про меня самого рассказывать, как будто чуть-чуть приоткрывал завесу неба. Он мне сказал, что я якобы был рожден в тунгусской яме, в самой глубокой из тунгусских ям. Он также сказал, что у рожденных в этих ямах детей через семь лет после рождения может внутри образоваться какой-то металл. Ребенок, он сказал, может спастись, если вернется в такую яму или если попадет в руки шаману, тоже рожденному в такой яме. Вот такой бред, можешь себе представить?»

«Могу себе представить, — сказал Ген. — Больше того, понимаю теперь, откуда у тебя такой нюх на редкоземельные элементы. Ну а дальше-то что было, Макс? Как ты вообще-то вошел в мир социализма?»

«Утром приехали за мной какие-то дядьки в форме и отвезли в детдом, там я и стал Максимом Алмазовым. Вот так, в общем, вкратце».

Несколько минут оба сидели молча и не двигаясь, хотя прекрасно понимали, что из-за бугра дюны за ними наблюдают две змеи со светящимися глазами. От виллы доносилась до них дивная музыка, вальс Нино Роты. Потом Алмаз завозился, вытаскивая из-под яиц плоский флакон «Чивас Регал». Глотнем, что ли? Давай глотнем.

«Скажи, Макс, ты еще жениться не собираешься?»

«Да я уже женат, Ген».

«На ком же?»

«На „Таблице-М“.

«А мне вот ребята говорили, что у тебя со Стомескиной, ну, с теннисной этой чемпионкой, плотный союз».

«Скажешь тоже, Ген! Всей корпорации известно, что Стомескина в тебя влюблена».

«Да ладно, Макс! Никогда за Стомескиной ничего такого не замечал».

Глотнули еще по разу. Пустой флакон швырнули за спину.

«Скажи, Макс, ну просто по-товарищески, ты не замечал, что Ашка с кем-нибудь встречается?»

«Замечал, Ген, и готовился тебе об этом сказать. Она со мной встречается».

Жжжжихххх. Обе змеи погасили глаза и ускользнули в разные стороны.

Тогда они встали и долго стояли немыми статуями, не зная, что сказать.

«Давай разойдемся, Макс, хотя бы до Москвы, а то ведь могу тебя убить».

«И будешь прав, Ген. Сделай то, что я сам не могу сделать». Он протянул ему пистолет.

Ген изо всей мочи, как вратарь проигрывающей команды выбивает мяч, ударил его ногой по руке. Пистолет взлетел по большой траектории и бухнулся в воду. Тогда пошли к дому вместе.

Хронологически довольно перепутанные записи все больше втягивали меня в роман. Выходя по утрам из дома на пустынную весеннюю улицу, я почти немедленно начинал бег трусцой, и это давало ритм для размышлений о стратовской саге. Черт знает, как все это обернется, как эти гаврики себя поведут, однако на данный момент, после очередного путешествия в Габон, надо все-таки подумать, в каких конвульсиях начнет видоизменяться внезапно возникший треугольник.

Возьмите Гена, он всем известен как почти анекдотический моногам. Краше Ашки для него ни одной женской особи во Вселенной не существует, а между тем она ведь не очень-то напоминает тех бесспорных красоток, которых в СМИ именуют The Cover Girls. Конечно, захоти Ген с его миллиардом карманных денег поразвлечься, тут же продефилировало бы перед ним несчетное число этих обложечных наложниц — выбирай! Он между тем смотрит на них примерно с той же страстью, с какой мимолетно прогуливается взглядом по галереям бесценных швейцарских часов, тогда как время определяет по отечественному «Полету» ценой $ 240. Даже такая «неординарная девка», как теннисистка Стомескина — а он всегда соглашался, что она неординарна, — со всем ее сексапилом, направленным вот именно на него, и не как на сверхбогача, а лишь как на уникального молодого мужика с его резкими чертами физиономии, с его мощными драйвами и неожиданными выходами к сетке, если можно ко всей его жизни приложить такую спортивную метафору, — даже она не получала от него в ответ ничего более, чем дружеская улыбка.