Василий Аксенов - Круглые сутки нон-стоп

– Всем приходилось, – серьезно кивнул один из Пеков, и все остальные кивнули.

– Тогда ответьте мне по-человечески, – попросил Москвич. – Есть ли тут смысл, а? Вообще-то? Стоит ли мне колбаситься в этом приключении или слинять назад, к кабинетной тишайшей работе?

Славные пионеры ответить на этот вопрос не успели. Как в песне поется, «внезапно с шумом распахнулись двери» и в салун влетел отрицательный герой вестерна, затянутый в черную кожу вертлявый пшют, конечно же, в маске до глаз, конечно же, с черепушкой и двумя берцовыми на шляпе, конечно же, Мемозов. Ни слова не сказав, а только взвизгнув, он открыл частую стрельбу в дальний угол. Смолк, как будто захлебнулся, веселый рэг-тайм…

– Скотина какая, – проворчал бармен, – вечно вот так врывается на полуслове, стреляет в пианиста…

Компании, собравшейся в «Шалаше старого Макдональда», конечно же, ничего не стоило изрешетить антиавтора в мгновение ока, однако никто из героев не притронулся к оружию. Все повернулись к Москвичу: все знали, что схватка с назойливым Мемозовым его право и что ему нужно сейчас всего лишь прищуриться на незваного гостя, только лишь прищуриться, но очень сильно. Москвич прищурился, и удачно! Вновь задребезжал рэг-тайм, а Мемозов как влетел в салун, так и вылетел, растворился в подлунном мире.

Все тогда с шумом поднялись – пора в дорогу. Все, а с ними и Москвич, вышли на улицу, отвязали коней, попрыгали в седла. Вскоре кавалькада всадников растянулась в цепочку и поплыла по гребню подлунных гор. Звучали трубы. Марш «Американский патруль».

Впереди Москвича покачивался в седле бывший босс, бывший пилот, бывший бармен.

– Вы спрашиваете, oldfellow, есть ли смысл вам и дальше оставаться в вашем приключении? – говорил он. – Раз уж вы его начали, то оставайтесь. Мне кажется, вы здесь не лишний элемент. Лично на мне благотворно сказывается ваше присутствие. У вас есть тяга к положительному, у меня ее раньше не было. Если бы не ваше воображение, я бы, возможно, превратился в настоящего криминала, в богача и циника, играющего человеческими жизнями, – словом, в чудовище. Благодаря вам я сейчас спокойно покачиваюсь в старом кожаном седле, спокойно покуриваю свою трубку, моя нервная система уравновешена, пищеварение хорошее, пульс шестьдесят ударов в минуту, не испытываю никаких угрызений совести, а, напротив, наслаждаюсь обществом этих замечательных парней и, значит, извлекаю для себя гораздо больше выгод, чем из презренного богатства и погони за властью. В самом деле, джентльмены, не стоит ли нам иногда задуматься над простыми истинами? Не кажется ли вам, что честная, простая, моральная жизнь просто-напросто более выгодна и человеку, и обществу, чем жизнь, полная гадких интриг, насилия и нетерпимости?

И так же легко и свободно, как только что размышлял, конный философ запел своим монументальным баритоном:

I've got the world on a string…

«Приходите играть вместе с нами!»

«Каждый – зритель и актер!»

«Ренессанс! Ярмарка удовольствий!»

«В долине Агура, на Олд Парамаунт Рэнч!»

«13-я ежегодная! Дюжина булочника!» [17] A baker's dozen – соответствует нашей чертовой дюжине.

«Слава Ее Величеству Елизавете I!»

«Боже, храни Королеву!»

«Вместе с нами веселый Робин Гуд и девица Мариан!»

«Парады! Развлечения! Ремесла! Кухня! Игры!»

«Бродячие музыканты, менестрели, акробаты, шуты!»

«Каждый мужчина – король Мая! Каждая женщина – королева Мая! В нашем графстве этой весной!»

Такие удивительные объявления мы прочли однажды в удивительной калифорнийской газете «Ram & Goblet» («Баран и бокал» – видимо, намек на возможность «выпить-закусить»), набранной архаическим шрифтом по средневековому правописанию.

Кому же не хочется стать королем Мая? И вот мы с Дином катим в его рычащей маленькой машине по Вентури-фривэй. Впереди, сзади, по бокам в пять рядов катят попутчики. Нет-нет да мелькнет за стеклом «форда», «тойоты» или «лендровера» пиратская косица, шляпа с перьями, бархатный плащ. В самом деле, не мы одни такие умные!

Через некоторое время убеждаемся: тысячи таких умных прибыли на Renessance Pleasure Fair в долину Агура, тысячи автомобилей рядами стоят на паркинг-лот меж зеленых холмов.

Мы паркуемся, идем вместе с толпой, переваливаем через невысокий холм и оказываемся в другом мире. Паркинг-лот с его гигантским дисциплинированным автостадом исчезает за холмом. Сбоку от пыльной грунтовой дороги гарцует средневековый герольд в лентах и перьях.

– Сюда, сюда, милорды! Милости просим, прекрасные леди!

Мы видим хвостатые флаги на шестах, шатры, кибитки, помосты, платим по четыре доллара с носа и оказываемся в елизаветинской Англии XVI века, среди шекспировских персонажей.

Собственно говоря, это все тот же южнокалифорнийский «бьютифул пипл», но может возникнуть и странная аберрация зрения, можно ведь предположить и обратное: странные, мол, фантазии приходят в голову базарному лондонскому люду – иные обнажают торсы, иные бесстыдно показывают голые ноги… Отелло в джинсах… Гамлет в шортах, Шейлок в гавайской рубахе… а некоторые Офелии и Дездемоны обнажены самым колдовским образом, эти-то, уж конечно, ведьмы и им место на костре!..

Мы, профессора Уортс и Аксенов, тоже ведь не хуже других: башмаки связываем шнурками и перекидываем через плечо, рубашки превращаются в пояса, с помощью папье-маше увеличиваем себе носы, у Дина на макушке каперская клеенчатая шляпа (ведь он у нас истинный WASP – White Anglo-Saxon Protestant – «белые англосаксы-протестанты», потомки первых поселенцев из Новой Англии), я (восточный человек) в чалме. Словом, сливаемся с ренессансной толпой.

Здесь и там на помостах, на вытоптанной земле и на телегах дают представления труппы бродячих актеров, музыканты, фокусники, жонглеры, канатоходцы. На сцене «Друри-крик» заезжие бродяги из Италии, труппа Комедия-дель-арте. В ста ярдах от них партнер Уилла Шекспира и его тезка Уилл Кемп представляет почтеннейшей публике труппу «Глобуса». Астрологи в острых колпаках, ученые люди сидят под зонтиками. Шумят дубы…

Весьма занятно, между прочим, выглядит в этой толпе господин в костюме и галстуке, регистратор избирателей на будущие выборы в законодательное собрание штата Калифорния, но на него почему-то никто не обращает внимания.

Итак, шумят дубы своей резной листвой, эдакая прелестная кипень под тихоокеанским – пардон, пардон, конечно же, не под тихоокеанским! – под атлантическим бризом, под ветром с древней морской дороги – Ла-Манша.

Под дубом в пестрой игре теней сидит таинственная арфистка, весьма тонкая, в черном со звездами, волосы распущены на всю узкую спину, на узком носике огромные кристаллические очки, преломляющие свет. Мы останавливаемся, внимаем чудесным звукам. Арфистка поет: