Виктория Токарева - Летающие качели

— Ты слушаешь или нет?

— Слушаю. А что я ещё делаю.

— Думаешь про своё.

— Ничего я не думаю про своё. Со мной все ясно. Если кастрюлю поставить на самый сильный огонь, суп выкипает, вот и все.

— Суп? — переспросила Татьяна.

— И любовь тоже. Нельзя создавать слишком высокую температуру кипения страстей. У поляков даже есть выражение: «нормальная милошчь». Это значит: нормальная любовь.

— Тебе не интересно то, что я рассказываю? — заботливо спросила Татьяна.

— Интересно. Рассказывай дальше.

— А на чем я остановилась?

По пруду скользили чёрные лебеди. Неподалёку от берега на воде стояли их домики. В том, что лебеди жили в центре города в парке культуры и отдыха, было что-то вымороченное, унизительное и для людей, и для птиц.

Женщина за нашей спиной звала ребёнка:

— Ала-а, Ала-а...

Последнюю букву "а" она тянула, как пела.

Подошла Алла, худенькая, востроносенькая.

— Ну что ты ко всем лезешь? — спрашивала женщина.

Алла открыто, непонимающе смотрела на женщину, не могла сообразить, в чем её вина.

— Пойдём посмотрим наших, — предложила я.

Был первый день летних каникул.

К каждому аттракциону тянулась очередь в полкилометра, и вся территория парка была пересечена этими очередями. Ленка, Юлька и Наташка пристроились на «летающие качели». Они стояли уже час, но продвинулись только наполовину. Впереди предстоял ещё час.

Дочери Татьяны Ленка и Юлька были близнецы. Возможно, они чем-то и отличались одна от другой, но эту разницу видела только Татьяна. Что касается меня, я различала девочек по голубой жилке на переносице. У Юльки жилка была, а у Ленки нет.

Юлька и Ленка были изящные, как комарики, и вызывали в людях чувство умиления и опеки.

Моя Наташка как две капли воды походила на меня и одновременно на тюфячок, набитый мукой. Она была неуклюжая, добротная, вызывающая чувство уверенности и родительского тщеславия. Полуденное солнце пекло в самую макушку. Подле очереди на траве сидели женщины и дети. На газетах была разложена еда. На лицах людей застыла какая-то обречённость и готовность ждать сколько угодно, хоть до скончания света.

— Как в эвакуации, — сказала Татьяна.

— Интересно, а чего они не уходят?

— А чего мы не уходим?

— Пойдёмте домой! — решительно распорядилась я.

Ленка и Юлька моментально поверили в мою решительность и погрузились в состояние тихой паники. Наташка тут же надела гримасу притворного испуга, залепетала и запричитала тоном нищенки:

— Ну, пожалуйста, ну, мамочка... ну дорогая...

При этом она прижала руки к груди, как оперная певица, поющая на эстраде, и прощупывала меня, буравила своими ясными трезвыми глазками чекиста.

Ленка и Юлька страдали молча. Они были воспитаны, как солдаты в армии, и ослушаться приказа им просто не приходило в голову.

— Пусть стоят, — сдалась Татьяна.

Наташка тут же вознесла руки над головой и завопила:

— Урра-а-а! — приглашая подруг ко всеобщему ликованию. Юлька деликатно проговорила «ура» и засветилась бледным, безупречно красивым личиком.

А Ленка промолчала. Ей требовалось время, чтобы выйти из одного состояния и переместиться в другое.

Я встала в очередь, и эта же самая гипнотическая покорность судьбе опутала и меня. Мне показалось, что температура моего тела понизилась, а мозги стали крутиться медленнее и по кругу, постоянно возвращаясь в одну и ту же точку. Мой организм приспособился к ожиданию.

Аттракцион рассчитан на четыре минуты. Надо ждать два часа. По самым приблизительным подсчётам, ждать надо в тридцать раз больше, чем развлекаться. И так всю жизнь: соотношение ожидания и праздника в моей жизни — один к тридцати.

Люди стираются, изнашиваются в обыденности. Они стоят в очереди, чтобы получить четыре минуты счастья. А что счастье? Отсутствие обыденного? Или когда ты её любишь, твою обыденность?

В старости любят свою обыденность, или не замечают её. Может, мы с Татьяной ещё молоды и ждём от жизни больше, чем она может нам предложить. А может, мы живём невнимательно и неправильно распределяем своё внимание, как первоклассник на уроке.

Татьяна стояла передо мной. Я видела её сиротливый затылок и заколку с пластмассовой ромашкой. Должно быть, одолжила у Юльки или у Ленки.

Татьяна обернулась, посмотрела на меня сухим выжженным взором.

— У него позиция хуторянина, — сказала она. Вспомнила, на чем остановилась. — Позиция: «моё» или «не моё». А если «не моё», то и пошла к чертям собачьим.

— Но ведь все так, — сказала я.

— Но как же можно уйти, когда чувство?

— Во имя будущего. В наших отношениях нет будущего.

— Будущее... — передразнила Татьяна. — Наше будущее — три квадратных метра.

— Значит, он ищет ту, которая его похоронит.

— Не все ли равно, кто похоронит. Надо искать ту, с которой счастье. Сегодня. Сейчас.

Татьяна смотрела на меня истово, как верующая, и мне тоже захотелось счастья сегодня, сейчас. Сию минуту. Я даже оглянулась — не стоит ли оно у меня за спиной.

Подошла наша очередь.

Заведующая аттракционом — тётка с толстыми ногами — отомкнула калитку и стала запускать очередную партию страждущих.

Дети как-то мгновенно похудели, а глаза стали больше, будто часть их плоти переместилась в глаза. Я тоже почувствовала давно забытое, или не познанное ранее, волнение и не сводила подобострастных влюблённых глаз со строгого лица толстой тётки.

До калитки оставалось три человека. В этот момент Ленка потянула Татьяну за руку и что-то сказала ей на ухо.

— Отойдите все в сторону, — приказала Татьяна. Она выгребла девчонок из очереди и отвела их от калитки.

— Почему? — искренне оторопела моя дочь и забегала глазами по лицам.

Ленка молчала. У неё было виноватое страдальческое выражение лица.

— Мы сейчас. — Татьяна схватила Ленку за руку, и они помчались, одинаково перебирая ногами. Татьяна бежала впереди, а Ленка следом, на расстоянии вытянутой руки.

Наташка и Юлька смотрели, как мимо них прошли те, кто стоял позади. Они протиснулись на площадку и брызнули во все стороны, как муравьи из-под ладони.

Цепи были длинные и, казалось, свисали с самого неба. К каждой паре цепей приделана скамеечка — качели, куда помещается по одному человеку.

Все расселись, каждый на свою скамеечку, и застегнули перед собой ремни, чтобы не выпасть и не улететь в небо.

Все разместились и пристегнулись. Толстая тётка захлопнула калитку и с категоричным видом нажала какуюто кнопку. Круглый диск начал медленно крутиться, вместе с диском крутился столб, и центробежная сила стала отдувать цепи.

Люди полетели по кругу. Земли не было видно, и им, наверное, казалось, что они летят вообще. Они летели вообще над очередью, над Юлькой и Наташкой, которые стояли с туповатыми личиками — отвергнутые, но мужественные, облагороженные испытанием.