Эдуард Лимонов - Виликая мать любви (рассказы)

— Ты такой сенсативь… — донеслось до меня. — Витькья…

Нужно было действовать без промедления, ибо она намеревалась украсть у меня победу — выебать меня. С самого начала, с момента, когда она стала выкладывать свои жирные припасы на мой стол, у меня не было сомнения, что она пришла меня выебать… Аккуратно притушив ногтем марихуанный джойнт, я положил его в хозяйкину пепельницу. Неуклюже, сдирая с дивана хозяйкин плед, но без колебаний, я придвинулся к Витькиной женщине. Крупным планом надвинулись ее узкие губы, смятый кусок шеи и цепочка на ней. Губы не были мне нужны. Не совсем понимая, что мне нужно, я нажал на ее плечи, и она послушно, лишь вздохнув, съехала вниз. Ее вздох подтвердил мою догадку, что она любит первая хватать мужчин за член. Мне удалось досадить ей, предвосхитив попытку. От сознания того, что я краду у нее часть удовольствия, процесс сволакивания ее на пол студии доставил мне удовольствие. Сволокши, я приспособил ее, грудь на диване, зад обращен ко мне, и запустил руки под сарафан. Под сарафаном оказался по-мужски твердый зад, покрытый шершавыми трусами из толстого акрилика. «Ни единого мягкого куска!» — отметил я с сожалением, проползя руками талию, вернее полное отсутствие талии, мадам Дюпрэ лишь едва заметно сужалась в этом районе… Я дополз до грудей. Они оказались маленькими и резиновыми на ощупь. «Бедный Витька!» — пожалел я соотечественника и решил вызвать в себе желание тем, что внушить себе, что мадам мне противна… Задрав сарафан далеко ей на руки и голову, я стащил (действуя как можно грубее) акриликовую броню, и — о, счастье! — у нее оказался отвратительный запах…

— Почему ты не открываешь глаз, Моник? — спросил я ее, вернувшись к своему марихуанному джойнту. Оправив сарафан, она, однако, осталась на полу, прикрыв ладонью глаза. И не шевелилась.

— Мне стидно перед Витькья… — прохныкала она.

— Витька далеко, в Москве, — сказал я. — Он не видит. Для себя я подумал, что Витька, если бы вдруг, согласно невероятному какому-нибудь чуду, вошел бы сейчас в студию, то, переступив через нее, протянул бы руку к джойнту. «Дай потянуть, мужик?» — сказал бы Витька. И потянув, допил бы полстакана «Блан дэ Блан», оставшиеся в бутылке. И уж после этого, может быть, заметил бы ее. «Бонжур, Монястый!»

«Сержант», как я окрестил Мадам Дюпрэ, пережила стыд перед Витькой. Я трахнул ее еще (спасибо мисс марихуане!) и наутро чувствовал себя великолепно. Стараясь не глядеть на одевающегося Сержанта (короткие ноги, твердый зад, широкие плечи, кошмар!), я оделся и, спускаясь с ней по лестнице, был уверен, что обнаружу статью о моей книге в сегодняшней прессе. Жизнь подобна напряженному и чуткому магнитному полю, и, когда твое веселое и бодрое тело излучает силу в мир, оно несомненно оказывает влияние на сложные волны воль вокруг, и они подвигаются. Сержант, спускаясь за мной, жаловалась на то, что ей стыдно. Однако теперь ей было стыдно не перед Витькой, но перед сыновьями за то, что она не ночевала дома. Я был уверен, что она переживет и этот стыд. Стоя у окон агентства страхования «Барбара», мы расстались. «Я позвоню тебе вечером, — сказала сержант. — Можно? Что ты делаешь вечером?» Кажется, она намеревалась продолжить разговор о том, какие мы с ней «сенсативные» и какие моя бывшая жена и Витька чудовища.

«Экспресс» напечатал статью о моей книге! Статья была большая. Чтобы понять, хорошая это статья или плохая, я вооружился двумя словарями и сел у окна. Дом напротив больше не казался мне головой седой дамы, но освещенный бьющим из-за моей спины, со стороны церкви Нотр Дам дэ Блан Манто, солнцем, он казался мне этой самой Нашей Дамой Белых Пальто. Статья была положительная. Писали, что наконец у русских появился «нормальный» писатель…

Во второй половине дня я находился в процессе уничтожения оставленных Сержантом припасов, телефон подал голос. Я с неохотой отвлекся от риэта. После риэта я собирался постучать в дверь девочки с волосами. «Bonjour, je suis votre voisin. Voulez-vous coucher awec moi?» [12] Bonjour, je suis votre voisin. Voulez-vous coucher awec moi? (франц.) — Здравствуйте, я ваш сосед. Вы хотите выспаться со мной? Мы спустимся ко мне, и «Экспресс» будет небрежно валяться на диване… Переместившись из монашеского периода в бордельный, я немедленно приобрел необходимую наглость.

— Могу я говорить с Эдвардом Лимоновым? — спросили по-английски. Женщина.

— Конечно, — сказал я, обрадовавшись английскому. Сноб, я презирал русский язык, а учиться французскому медлил. — Говорите.

— Я узнала ваш телефон у атташе дэ пресс издательства Рамзэй, — сказала она. (Нужно будет купить Коринн цветы, подумал я.) — Мой муж — писатель Марко Бранчич. Сегодня «Экспресс» опубликовал статью о его книге. Рядом со статьей о вашей. Вы видели? — Она приветливо засмеялась в трубку. — В той же рубрике — «Иностранный роман». Мы югославы.

Я заметил в «Экспрессе» лишь свою рожу и «Ю-Эс-Арми» тишорт на груди Эдварда Лимонова, но смех ее мне понравился. Почти наверняка она окажется лучше Сержанта.

— Да, — сказал я, — конечно видел, прекрасная статья!

— Я извиняюсь за то, что я так вот запросто вам звоню, у французов так не принято, но я подумала, что вы русский… Короче говоря, вы заняты сегодня вечером?

— Нет, — решительно ответил я, готовый к любому приключению.

— Дело в том, что по странному совпадению у меня сегодня день рождения. — Она еще раз засмеялась, и я решил, что она уже отметила свой день рождения, выпила. — Хотите приехать к нам?

— Хочу. С удовольствием приеду.

— Мы будем очень-очень рады, — сказала она. — Я и мой муж… Запишите адрес. Мы живем в Монтрой. Это не близко, но и не на краю света. У вас есть автомобиль?.. Ну не страшно, в метро это не более получаса… Гостей будет немного. Несколько друзей…

Я приобрел бутылку водки и цветы за 25 франков. Невозможно было явиться к женщине с таким голосом без цветов. «Сэкономлю впоследствии, — решил я, — буду питаться исключительно овощами с тротуаров рю Рамбуто».

Я плохо знал тогда Париж и совсем не знал Монтроя. Но я добрался без происшествий до указанной мне станции метро, где меня должен был встретить ее муж. «Вы узнаете друг друга по фотографиям в «Экспрессе»», — счастливо сказал она. И мы узнали. Одновременно. В черном узком пальто, в темный очках, со свисающим набок, чуть на темные очки, чубом, он выделялся среди толпившихся у станции арабов и черных. Он был единственным блондином.

«Приятно познакомиться, Эдуард, — сказал он по-русски, и улыбнулся куда-то вниз. В том, что югослав говорит по-русски, ничего удивительного не было. — Пойдемте, тут совсем недалеко». По его мягкому выговору и манерам можно было предположить, что он мягкий и приятный человек. Что и подтвердилось впоследствии.