Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 2

"Я могу собирать хворост на реке," завершает он захлопывая слово «река» как если б оно было официальным заявлением которое никому из нас больше не нужно обсуждать. Но он повторяет его еще один последний раз… "на реке". "Хворост," добавляет он, как вдруг бросает на меня тот юморной взгляд искоса который означает что он просто всех нас разыгрывает но ни за что в этом не признается.

Это была кошмарная поездка. Мы вышли, то есть Ирвин вышел в своей совершенно деловой эффективной манере на этого итальянца из Нью-Йорка который преподавал язык в Мексике но выглядел точь-в-точь как лас-вегасский игрок, громила с Мотт-Стрит, на самом деле мне было непонятно чего он вообще в Мексике делает. Он дал объявление в газету, машина есть, найден уже один пассажир-пуэрториканец, а все остальные мы должны разместиться вокруг со всем багажом кодлы на крыше машины. Трое спереди и твое сзади, коленями упираясь друг в дружку в кошмаре на три тысячи миль! Но другого пути нет -

В то утро когда мы уезжали (я забыл упомянуть что Гэйнз несколько раз болел и посылал нас в центр по своим мусорным поручениям которые были трудны и опасны) Гэйнзу стало худо в то утро когда мы уезжали но мы постарались улизнуть побыстрее и понезаметнее. На самом же деле конечно мне хотелось зайти и сказать ему до свиданья но машина ждала и не было сомнений в том что он захотел бы чтоб я сгонял в город принести ему морфию (он опять был на подсосе). Мы слышали как он кашляет когда проходили по улице мимо его окна с грустной розовой шторой, в 8 утра, и я не мог хотя бы просто не просунуть голову в дырку в окошке и не сказать: "Эй Бык, мы едем. Увидимся — когда я вернусь — я вернусь скоро — "

"Нет! Нет!" вскричал он дрожащим больным голосом который у него появлялся когда он пытался преобразовать свои мучительные отходняки в барбитуратное отупение, после чего он весь сплошь запутывался в халатах и простынях с потеками мочи. "Нет! Я хочу чтоб ты съездил в город и кое-что для меня сделал — Много это не займет — "

Ирвин попытался успокоить его через окно но Гэйнз расплакался. "Такой старик как я, вы не должны бросать меня одного. А особенно теперь когда мне плохо и я руку поднять не могу чтоб сигареты нащупать — "

"Но с тобой же все нормально было до того как мы с Джеком приехали, и опять все в порядке будет."

"Нет, нет, позови Джека! Не бросайте меня вот так! Разве вы не помните как раньше мы бывало все вместе были и я выручал вас ломбардными квитанциями и вносил за вас деньги — Если вы меня сегодня утром вот так вот бросите я умру!" возопил он. Нам его видно не было, мы только слышали его голос с подушки. Ирвин позвал Саймона чтобы тот покричал что-нибудь Гэйнзу и вместе мы на самом деле бежали позорно и в жалком ужасе, со всем своим багажом, вниз по улице — Саймон побледнев глядел на нас. Мы в смятении вихрем неслись по тротуару. Но такси уже пойманное нами ждало нас и самой естественной трусостью в тот момент было просто всем вместе взять и туда загрузиться и рвануть в Нью-Йорк. Саймон прибежал последним, запрыгнув. Раздался «Фуу» облегчения но я так никогда и не узнал как Гэйнз выкарабкался в тот день из своей болезни. А он выкарабкался. Однако сами увидите что произошло, дальше…

Водителя звали Норман. Когда мы расселись в машине Нормана тот заявил что рессоры лопнут еще до Нью-Йорка или даже до Техаса. Шесть человек да еще куча сумок и рюкзаков на крыше обвязанная веревками. Снова жалкая американская сцена. И вот Норман завел мотор, дал полный газ, и как те грузовики с динамитом в кино про Южную Америку покатился на одной миле в час, затем 2, затем 5, а мы все затаили дыхание конечно, но он разогнал ее до 20, затем до 30, потом на шоссе до 40 и 50 и мы вдруг все поняли что это просто долгая поездка и мы будем просто с ветерком нестись по трассам в старой доброй американской машине.

Поэтому мы решили отметить начало путешествия забитием косяков, на что молодой пассажир-пуэрториканец Тони не возражал — сам он ехал в Гарлем. Самое странное когда этот здоровенный гангстер Норман за рулем ни с того ни с сего начинает распевать арии пронзительным тенором, что продолжается всю ночь до самого Монтерея. Ирвин тоже подпевает сидя рядом со мной позади причем я и не подозревал что он знает такие арии, или поет ноты баховой Токкаты и Фуги. Я настолько все попутал за годы своих скитаний и мучений печали что почти забываю понять как мы с Ирвином сами же бывало слушали Токкату и Фугу Баха через наушники в Библиотеке Колумбии.

Лазарь сидит впереди а пуэрториканец заинтересовавшись пускается расспрашивать его, в конце концов подключается и Норман осознав что это за прикольный пацан. К тому времени как мы добираемся до Нью-Йорка три дня и три ночи спустя он сурово советует Лазарю побольше упражняться, пить молоко, ходить не горбясь и вступить в Армию.

Но в самом начале в машине витает вражда. Норман наезжает на нас считая что мы просто кучка поэтов-педиков. Когда мы въехали в горы у Зимопана то все равно все уже торчали по чаю и нас переполняли подозрения. Он же все только усугублял. "Теперь вам всем следует считать меня капитаном и полным хозяином этого судна. Вы не должны просто сидеть пока я за вас делаю всю работу. Помогайте! Когда подъедем к левому повороту, все вместе не переставая петь наклоняемся влево, и наобоот с пуавыми повоотами. Начали?" Сначала я хохочу считая что это смешно (к тому же очень практично для шин как он нам объяснил) но только когда мы минуем первый горный поворот и мы (парни) наклоняемся, Норман и Тони не только не наклоняются вообще а только сидят и ржут "Теперь направо!" командует Норман, и снова та же самая дурь.

"Эй а ты почему не наклоняешься!" ору я.

"Мне надо думать о том как машину вести. А вы мальчики делайте то что я говорю и все будет прекрасно и мы доедем до Нью-Йорка," уже немного брюзгливо когда кто-то осмелился голос подать. По первости я его боялся. В своей конопляной паранойе я подозревал что они с Тони жулики которые по дороге отнимут у нас все что только есть, хоть там было и немного. Но мы ехали дальше и когда он начал доставать сильнее именно Ирвин (который никогда ни с кем не ссорится) наконец сказал:

"Ох заткнись"

и вся машина с тех пор остыла.

Это даже превратилось в хорошую поездку и на границе в Ларедо стало почти совсем в кайф когда надо было распаковывать всю нашу невероятную кучу на крыше включая велосипед Нормана и показывать всё очкастым пограничникам которые поняли что проверить все в такой безнадежной горе барахла никак не возможно.

В Долине Рио-Гранде резко задул ветер, я ощутил себя великолепно. Мы снова были в Техасе. Это чувствовалось по запаху. Первым что я заказал были молочные коктейли для всех, никто нисколечки не возражал. И мы покатились в Сан-Антонио в ночи. Был День Благодарения. Грустные вывески объявляли обеды с индейками в кафешках Сан-Антона. Мы не осмеливались останавливаться. Для беспокойных американских скитальцев по дорогам ужасно расслабиться даже на минутку. Но за Сан-Антонио в 10 вечера Норман слишком обессилел чтоб ехать дальше и остановил машину у сухого русла вздремнуть на переднем сиденье а Ирвин я Лаз и Саймон вытащили свои спальники и расстелили их на 20-градусной морозной земле. Тони спал на заднем сиденье. Ирвин и Саймон кое-как втиснулись в новый купленный в Мексике синий французский спальник Ирвина с капюшоном, узкий мешок к тому же недостаточно длинный для их ног. Лазарь должен был залезть ко мне в армейский спальник. Я пропустил его первым а затем протиснулся сам так чтобы застегнуть молнию на шее. Перевернуться было невозможно не потревожив соседа. Звезды были холодны и сухи. Полынь с морозцем, запах холодного зимнего коровьего навоза. Но воздух, этот божественный воздух Равнин, я в самом деле заснул надышавшись им и посреди нашего сна попытался перевернуться и Лаз тоже перекатился. Это было странно. И к тому же неудобно поскольку пошевелиться нельзя было вообще никак а только всей массой. Но у нас все получалось отлично и это Норман с Тони не выдержав холода в машине разбудили нас в 3 часа ночи чтоб ехать дальше со включенным обогревателем.