Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 2

"Ты наверное станешь большим литературным богом и все тебя будут жрать с потрохами, поэтому ты должен позволить мне себя оберегать."

"А как жрут литературных богов?"

"Их достают. Грызут и грызут пока от тебя ничего не останется."

"А ты откуда это знаешь?"

"Книжки читала — С авторами знакомилась — Я сейчас сама роман пишу — Думаю назвать его Лети сейчас, плати потом но издатели боятся что у них будут неприятности с авиалиниями."

"Тогда назови его Заплати мне пенни завтра."

"Это мило — Прочесть тебе главу?" Совершенно неожиданно я оказался в спокойном доме под лампой с тихой девушкой которая обернется страстной в постели, как я увидел, но Боже мой — Мне не нравятся блондинки.

"Мне не нравятся блондинки," сказал я.

"Может я тебе понравлюсь. Хочешь я выкрашу волосы?"

"У блондинок слишком мягкие личности — Мне целые будущие жизни еще с этой мягкостью сражаться — "

"Так тебе нужна жесткость? Рут Хипер на самом деле не такая четкая как ты думаешь, она в конце концов всего-навсего неуклюжая деваха которая не знает что делать."

И так у меня появился товарищ, и тем паче я это увидел в тот вечер когда напился в Белой Лошади (Норман Мейлер сидел в глубине болтая об анархии с пивной кружкой в руке. Боже мой а нас будут поить пивом в Революцию? или Желчью?) — Вдрызг, и тут входит Рут Хипер выгуливая пса Эриксон и начинает убалтывать меня пойти с нею домой на ночь.

"Но я теперь живу с Элис — "

"А разве ты меня больше не любишь?"

"Ты же сама сказала что тебе сказал твой врач что — "

"Кончай!" Но тут в Белой Лошади как-то возникает Элис и выволакивает меня оттуда как бы за волосы, в такси и к себе домой, из чего я узнаю: Элис Ньюман не собирается никому позволять красть у нее ее мужика, кем бы он ни был. И я возгордился. Я пел "Я глупец" Синатры всю дорогу домой в такси. Такси мчало мимо океанских судов ошвартованных у пирсов Северной Реки.

И на самом деле мы с Элис были дивными здоровыми любовниками — Она от меня хотела всего лишь чтоб я делал ее счастливой и сама делала все что было в ее силах чтоб я тоже был счастлив, чего было достаточно — "Ты должен знать больше еврейских девушек! Они тебя не только любят но и приносят тебе ржаной хлеб со сладким маслом к утреннему кофе."

"Чем занимается твой отец?"

"Сигары курит — "

"А мать?"

"Вяжет кружевные салфеточки в гостиной — "

"А ты?"

"Не знаю."

"Так ты значит собираешься стать большой романисткой — Какие у тебя образцы для подражания?" Но образцы у нее совершенно не те, однако я знал что у нее получится, стать первой великой писательницей в мире, но я полагаю, я думаю, ей хотелось детей во что бы то ни стало и как бы оно ни было — Она была мила и я ее по-прежнему люблю сегодня ночью.

К тому же мы остались вместе на ужасно долгое время, на годы — Жюльен называл ее Экстазным Пирожком — Ее лучшей подруге, темноволосой Барбаре Липп, по стечению обстоятельств случилось влюбиться в Ирвина Гардена — Ирвин и направил меня в гавань. В этой гавани я спал с нею с целью занятий любовью но после того как мы все делали я уходил во внешнюю спальню, где постоянно держал открытым зимнее окно а радиатор выключенным, и спал там в своем спальнике. Со временем я таким образом наконец избавился от своего туберкулезного мексиканского кашля — Я не такой тупой (как вечно твердили Ма).

И вот Ирвин со своими 225 долларами в кармане сначала ведет меня в Рокфеллеровский Центр за моим паспортом после чего мы бродим по центру города болтая обо всем на свете как бывало раньше в колледже — "Так значит теперь ты едешь в Танжер повидаться с Хаббардом."

"Моя мама говорит что он меня погубит."

"О вероятно попытается но у него ничего не выйдет, как и у меня," уткнувшись головой мне в щеку и смеясь. Такой вот Ирвин. "Как насчет всех людей что хотят погубить меня но я продолжаю прислоняться головой к мосту?"

"К какому мосту?"

"К Бруклинскому. К мосту через реку Пассаик в Патерсоне. Даже к твоему мосту на Мерримаке полному безудержного хохота. Ко всяким мостам. Я прислоняюсь головой к любому старому мосту в любое время. Черномазый в сортире на Седьмой Авеню что прислоняется головой к унитазам или что-то типа. Я не борюсь с Богом."

"А кто такой Бог?"

"Тот большой радар в небесах, наверное, или видят мертвые глаза." Он цитировал одно из своих подростковых стихотворений, "Видят Мертвые Глаза."

"Что видят мертвые глаза?"

"Помнишь то здоровое здание которое мы видели как-то утром на 34-й Улице когда торчали, и сказали что в нем сидит великан?"

"Ага — и у него еще ноги наружу торчат или что-то вроде? Это давно было."

"Так вот мертвые глаза видят этого Великана, не меньше, если только невидимые чернила уже не стали невидимыми и даже Великан не исчез."

"Тебе нравится Элис?"

"Ничего."

"Она мне говорит что эта Барбара в тебя влюблена."

"Да наверное." Ему было скучно как никогда. "Я люблю Саймона и не хочу чтоб какие-то там толстые жены-еврейки орали на меня моя посуду — Погляди-ка что за тошнотная харя мимо прошла." Я обернулся и увидел спину какой-то дамы.

"Тошнотная? Почему?"

"С глумливым выражением и безнадегой, отвалила навсегда, фу."

"Разве Бог ее не любит?"

"Ох перечитай еще раз Шекспира или еще кого-нибудь, ты уже чуть ли не слезу готов пустить." Но ему неинтересно было даже произносить это. Он озирался в Рокфеллеровском Здании. "Смотри кто там." Там была Барбара Липп, она помахала и подошла к нам.

А после краткого разговора, и после того как мы получили мой паспорт, мы пошли пешком в центр просто болтая о том и сем и только перешли угол Четвертой Авеню и 12-й как нам снова замахала руками Барбара, но это случайно, в самом деле, очень странное совпадение.

"Ага, похоже я сегодня уже второй раз с вами сталкиваюсь," говорит Барбара, как две капли воды похожая на Ирвина, черные волосы, черные глаза, такой же тихий голос.

Ирвин говорит: "Мы искали великанскую дозу."

"Что такое великанская доза." (Барбара)

"Такая здоровая доза говна." И ни с того ни с сего они начинают долгие жидовские разборы насчет дозы говна которых я даже понять не могу, ржут на улице передо мной, хихикают фактически. Эти ленивые леди с Манхэттена…

И вот я покупаю себе билет на пароход в замызганной конторе югославского пароходства на 14-й Улице и отход у меня в воскресенье — Судно это пароход Словения, сегодня пятница.

Утром в субботу я появляюсь в квартире Жюльена в темных очках из-за давшего по глазам бодуна и с шарфом на шее чтоб успокоить кашель — Со мною Элис, мы в последний раз проехались на такси вдоль пирсов реки Гудзон поглазеть на громадные тонкие заточенные кесарями носы Либертэ и Королев Элизабет уже готовых бросить якоря в Ле Гавре — Жюльен смотрит на меня и кричит "Фернандо!"