Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 2

"Ах, очаровательно," говорит Ирвин выныривая из спальни с тетрадкой Рафаэля. Он зачитывает вслух: ""Кипа огня, стог вселенной делает рывок к броскому искоренению Жуликоватых чернил?" Ух ты, как это здорово — вы осознаете как это тонко? Вселенная в огне, и большой жулик вроде мелвилловского мошенника пишет ее историю на легковоспламеняющейся марле или типа нее но помимо всего прочего самоуничтожающимися чернилами, здоровенный прикол надувший всех, как маги творящие миры которые потом сами исчезают."

"Этому учат в университете?" спрашиваю я. Но мы все равно идем. Садимся в автобус и едем на нем целые мили и ничего не происходит. Мы шатаемся по большому ацтекскому студгородку и разговариваем. Единственное что я отчетливо помню это как в читальном зале читал статью Кокто в парижской газете. Единственное что на самом деле происходит значит это и есть тот самоуничтожающийся маг марли.

Вернувшись в город я веду парней в ресторан и бар Куку на Коахуиле и Инсургентов. Этот ресторан порекомендовал мне Хаббард много лет назад (Хаббард еще впереди в этой истории) как довольно-таки интересную венскую ресторацию (во всем этом индейском городе) которой управляет мужик из Вены весьма энергично и амбициозно. У них подают великолепный суп за 5 песо в котором полно всего чтоб накормить тебя на весь день, и конечно же эти громаднейшие стейки на косточках со всякими гарнирами за 80 центов на американские деньги. Ешь такие здоровущие стейки при свечах в полумраке и пьешь кружками хорошее бочковое пиво. А в то время о котором я пищу, светловолосый хозяин-венец в самом деле носился повсюду рьяно и энергично следя чтобы все было в порядке. Ио вот только вчера вечером (теперь, в 1961) я снова сходил туда и он спал сидя в кресле на кухне, мой официант сплевывал в угол зала, а в ресторанном туалете не было воды. И мне принесли старый больной стейк худо приготовленный, весь обсыпанный картофельными чипсами — но в те дни стейки были еще хороши и парни пикировали пытаясь разрезать их ножами для масла. Я сказал, "Я ж вам говорил, как Александр Великий, ешьте стейки руками" поэтому бросив несколько вороватых взглядов вокруг в полутьме они все сграбастали по стейку и вгрызлись в них жлобскими зубами. Однако все они выглядели так смирно поскольку сидели в ресторане!

Той ночью, вернувшись в квартиру, когда дождь шлепал по двору, у Лаза вдруг поднялась лихорадка и он лег в постель — Старый Бык Гэйнз зашел с ежедневным вечерним визитом надев свой лучший краденый твидовый пиджак. Лаз мучился от какого-то жуткого вируса которым заражаются многие американские туристы когда приезжают в Мексику, не совсем дизентерия а что-то неустановленное. "Только одно верное средство," говорит Бык, "хорошая доза морфия." Поэтому Ирвин с Саймоном встревоженно это обсудили и решили попробовать, на Лаза было жалко смотреть. Пот, спазмы, тошнота. Гэйнз присел на край опростыненной кровати и перетянул ему руку и всадил одну шестнадцатую грана, а наутро Лазарь подскочил совершенно здоровый после долгого сна и помчался искать мороженое с содовой. Отчего начинаете понимать что ограничения на наркотики (или же лекарство) в Америке вводятся врачами которым не хочется чтобы люди лечили себя сами -

Аминь, Анслингер -

И настал по-настоящему великий день когда мы все отправились к Пирамидам Теотихуакана — Сначала снялись у фотографа в центральном парке, Прадо — Мы все стояли там гордые, я и Ирвин и Саймон стоя (сегодня я с изумлением вижу что тогда у меня были широкие плечи), а Рафаэль с Лазом присев на корточки перед нами, как Команда.

Ах грустно. Словно старые фотографии теперь все побуревшие отца моей мамы и его шараги позирующих выпрямившись в Нью-Гемпшире 1890 года — Их усы, свет на их головах — или как старые фотографии которые отыскиваешь на чердаках заброшенных коннектикутских ферм на которых снят ребенок 1860 годов в колыбельке, он уже умер, ты и сам в действительности уже умер — Старого света Коннектикута 1960 года достаточно чтобы выжать из Тома Вулфа слезу что сияет на гордую хлопотливую коричневую потерянную мать младенца — Но наш снимок на самом деле напоминает старые Приятельские Фотографии Гражданской Войны которые делал Томас Брэди, [13] Керуака слегка подводит память: официального фотографа Гражданской войны звали Мэтью Брэди (ок. 1823–1896 гг.). гордые пойманные в объектив Конфедераты свирепо зыркающие на Янки но такие славные что едва ли там есть какой-то гнев, одна лишь старая уитмановская сладость от которой Уитман расплакался почему и пошел в медсестры -

Мы заскакиваем в автобус и громыхая трясемся к Пирамидам, миль 30, 20, мимо мелькают поля пульке — Лазарь лыбится на странных мексиканских Лазарей лыбящихся на него с той же самой божественной невинностью, но карими глазами вместо голубых.

Доехав до места мы шагаем к пирамидам точно так же вразброд, Ирвин и Саймон и я впереди беседуя, Рафаэль сбоку поодаль размышляя, а Лаз в 50 ярдах позади топоча как Франкенштейн. Мы начинаем карабкаться по каменным ступеням Пирамиды Солнца.

Все огнепоклонники поклонялись солнцу, и если они отдавали человека солнцу и съедали сердце этого человека, то ели они Солнце. Это была Пирамида ужасов где жертву перегибали назад над каменной раковиной и вырезали ее бьющееся сердце одним-двумя движениями сердцедера, поднимали сердце к солнцу, и съедали его. Чудовища а не жрецы недостаточно хеповые даже для чучел. (Сегодня в современной Мексике детишки едят на День Всех Святых конфетные сердечки и черепа).

Ваше огородное пугало в Индиане есть старая фантазия Тора.

Когда мы забираемся на вершину Пирамиды я зажигаю сигарету с марихуаной чтоб все смогли исследовать свои инстинкты по поводу этого места. Лазарь простер руки к солнцу, прямо вверх, хоть мы и не говорили ему что происходило тут наверху, или что нужно делать. Хоть он и выглядел олухом за этим занятием я понял что знает он больше чем любой из нас.

Не говоря уже о вашем пасхальном кролике…

Он протянул руки прямо вверх и на самом деле с полминуты пытался загрести солнце. Я как раз думал я выше всего этого но большой Будда сидит скрестив ноги на вершине, опускаю руку, и немедленно чувствую жгучий укус. "Боже мой, меня наконец цапнул скорпион!" но перевожу взгляд на свою кровоточащую руку а там лишь разбитый стакан туристов. Поэтому я заворачиваю руку в свой красный шейный платок.

Но сидя там высоко и глубокомысленно я начал видеть кое-что в мексиканской истории чего никогда не нахожу в книгах. Гонцы прибегают задыхаясь сообщить что всё Тексако снова охвачено потасовкой типа войны. Видно как Озеро Тексоко предостережением поблескивает на южном горизонте, а к западу от него съежившимся чудовищем намек на великое царство в кратере: — Королевство Ацтеков. Оу. Крепы Теотихуакана умиротворяют богов миллионами и придумывают их по хору дела. Две чудовищных империи всего в 30 милях отсюда видимые невооруженным глазом с вершины их собственного неуклюжего погребального костра. Они поэтому в ужасе подымают глаза к северу к идеально гладкой горе за пирамидами с ее идеальной поросшей травой вершиной где без сомнения (как я сидел там осознавая) жил в хижине престарелый мудрец, настоящий Король Теотихуакана. Они взбирались к его хижине по вечерам за советом. Он помахивал перышком как будто мир ничего не значил и говорил "О," или что более вероятно "Оп-ля!"