Джек Керуак - Ангелы опустошения. Книга 1

Глаза — странный негр-пацан который боялся что я не одобрю его взглядом из-за проблемы сегрегации на Юге, я чуть было действительно не начинаю его критиковать, за то что он такой квадратный, но не хочу привлекать его внимания поэтому отвожу взгляд — Проходят филиппинские ничтожества, руки болтаются, их таинственные бильярдные и бары и бочонки судов — Сюрреалистическая улочка, с копом у стойки бара застывает видя как я вхожу, будто я сейчас у него стакан сопру — Переулки — Проблески старой воды между еще более старых крыш — Луна, встающая над центром города, подкрадывается незамеченной огнями Аптеки Гранта сияющими белым возле Тома МакАнса, также сияющего, открытого, возле шатра кино Любовь Многочудесная с хорошенькими девушками стоящими в очереди — Бордюры, темные тупички, где лихачи с визгом разворачиваются — гоняя мотор на шинах, скриик! — его слышно повсюду в Америке, это неутомимый Джо Чемпион улучает момент — Америка так обширна — Я так ее люблю — А ее лучшесть тает и просачивается в кабацкие кварталы, или на Скид-Роу, или в Таймс-Скверик — лица огни глаза -

Я ухожу в переулки ведущие к морю, где никого, и сижу на камнях бордюров опираясь на мусорные баки и пью вино, наблюдая за старичьем в Старом Польском Клубе через дорогу которое играет в пинокль под бурым светом голой лампочки, с зелеными лоснящимися стенами и табельными часами — Зууу! проходит океанский сухогруз в бухте, Порт-Сиэттл, паром роет носом воду на пути из Бремертона и впахиваясь в груды на донном отэе, они оставляют целые пинты водки на белой крашеной палубе, завернутые в журнал Лайф, чтобы я их выпил (двумя месяцами раньше) под дождем, пока мы пробираемся внутрь — Вокруг везде деревья, Пьюже-Саунд — В гавани гудят буксиры — Пью свое вино, теплая ночь, и не спеша тащусь обратно к кабаре -

Захожу как раз вовремя, чтобы увидеть первую танцовщицу.

Во, у них тут маленькая Сестренка Мерридэй, девчонка с той стороны бухты, ей не следует танцевать вообще ни в каком кабаре, когда она показывает груди (которые совершенны) никого не интересует поскольку она не откалывает ничего отэйно хипового — она слишком чиста — публика в темном зале, вверх тормашками, хочет грязной девчонки — А грязная девчонка за кулисами готовится вверх тормашками перед своим зеркалом на двери ведущей на сцену -

Портьеры растворяются, Эсси танцовщица уходит, я отпиваю вина в темном зале, и тут выходят два клоуна во внезапно ярком свете сцены.

Представление начинается.

У Эйба шляпа, длинные подтяжки, постоянно за них дергает, сумасшедшая рожа, видно что ему нравятся девчонки, и он все причмокивает губами и он старый сиэттльский призрак — Слим, его правильный партнер, симпотный кучерявый тип порнографического героя которого можно увидеть на грязных открытках засовывающим девке -

ЭЙБ: Где это к дьяволу ты был?

СЛИМ: Там вот деньги считал.

ЭЙБ: Какого черта ты имеешь в виду, деньги -

СЛИМ: Я был на кладбище

ЭЙБ: Что ты там делал?

СЛИМ: Труп хоронил

и тому подобные шуточки — Они показывают грандиозные сценки перед всеми, занавес прост, это простой театр — Все погрязают в их заморочках — Вот по сцене проходит девушка — Эйб тем временем пил из бутылки, он хитрил чтобы заставить Слима бутылку опустошить — Все, и актеры и публика, глазеют на девушку что проходит по сцене из-за кулис — Сама ее проходка произведение искусства — А ее ответам лучше быть сочными -

Они раскручивают ее, испанскую танцовщицу, Лолиту из Испании, длинные черные волосы и темные глаза и дикие кастаньеты и она начинает раздеваться, отбрасывая одежды в сторону с "Оле!" и встряхивая головой и обнажал зубы, все вгрызаются в ее сливочные плечи и сливочные ноги и она вихрем кружится вокруг кастаньет и опускает пальцы медленно к своей подпруге и отстегивает сразу всю юбку, под нею хорошенький поясок девственности в блестках, со стеклярусом, и она носится по всей сцене и танцует и притопывает и свешивает свои вороньи волосы до полу и органист (Слим) (который прыгает в яму на танцовщицах) завывает неимоверным джазом Дикого Билла — Я колочу ногами и руками, это джаз и великий притом! — Эта Лолита еще немного колбасится потом заканчивает у кулисы обнажая свои нагрудники но не хочет их снимать, она исчезает за сцену испанка — Пока что она моя любимая девчонка — И я пью за нее в темноте.

Огни снова ярко вспыхивают, и снова выходят Эйб и Слим.

"Чё эт ты делал на кладбище?" спрашивает Судья, Слим, сидя за столом, с молотком, а Эйб подсудимый -

"Я там труп хоронил."

"Ты знаешь что это против закона."

"Только не в Сиэттле," отвечает Эйб, показывая на Лолиту -

А Лолита, с очаровательным испанским акцентом, говорит "Он был трупом а я гробовщиком" и то как она сказала это, слегка вильнув задом, просто всех убивает и театр погружается во тьму а все ржут, включая меня и здорового негра у меня за спиной который восторженно вопит и аплодирует всему великому -

Тут выходит негр средних лет чтобы сбацать нам жаркую чечетку, фух, но он так стар и так отдувается что не может закончить а музыка пытается его подхлестнуть (Слим на Органе) но здоровенный негр за мной выкрикивает: "О йя, О йя" (как бы говоря: "Ладно вали домой") — Но чечеточник выдает отчаянную танцевальную задыхающуюся речь и я молюсь чтобы у него все получилось хорошо, я здесь ему сочувствую он только что приехал сюда из Фриско работа новая и ему надо как-то закрепиться, я исступленно аплодирую когда он сходит со сцены -

Великая человеческая драма представляется моим всезнающим глазам опустошения — вверхтормашками -

Пусть портьеры раздвинутся шире -

"А сейчас," объявляет Слим в микрофон, "представляем вам нашу сиэттльскую рыжую КИТТИ О'ГРЭДИ" и вот она выходит, Слим прыгает за Орган, она высокого роста и у нее зеленые глаза и рыжие волосы и она семенит по сцене -

(О Эвереттские Бойни, где был я?)

Прелестная Мисс О'Грэди, я вижу ее колыбельки — Видел их и увижу ее когда-нибудь в Балтиморе склонившуюся из окна в краснокирпичном доме, у цветочного горшка, в маскаре, волосы в маскараде нашампуненного перманента — я увижу ее, видел ее, у нее на щеке мушка, мой отец видел как возникают Красотки Зигфельда, "Ты разве не старушка из Фолли?" спрашивает У.К.Филдз у здоровой 300-фунтовой официантки в Кафешке Тридцатых Годов — а та говорит глядя на его нос: "В тебе есть что-то ужасно большое," и отворачивается, а он смотрит на ее зад, говорит: "В тебе тоже что-то ужасно большое" — Я увижу ее, в окне, рядом с розами, мушка и пыль, и старые театральные грамоты, а позади, сцена для того чтобы представить которую надо различить весь мир — Старые Программки, переулки, Шуберт в пыли, стихи о кладбищенском Корсо — Старый гнусный, филиппинец помочится в этом переулке, и Порториканский Нью-Йорк падет, в ночи — Иисус появится 20 июля 1957 гора в 14.30 — Я увижу хорошенькую дерзкую Мисс О'Грэди грациозно семенящую по сцене, для развлечения платежеспособных заказчиков, послушную как котенок. Я думаю "Вот она, баба Слима — Вот его девчонка — он приносит ей цветы в гримерную, он ей прислуживает" -