Светлана Борминская - Дом золотой

– Венчаются раб Божий Эдуард и раба Божья Тишка, мать двоих котят…

Тетя Фая просыпалась, сердце колотилось «тук-тук-тук», в окно глядели три звезды сквозь порванную вату облака, котята спали в ногах, дома тихо, светло от ясной ночи, корову не слыхать, тоже спит, голубушка…

Тетя Фая быстро соскакивала с кровати, шла в сени, открывала пудовый засов входной двери и звала шепотом:

– Тишка, Тишка-мышка!..

А на косогоре, в тереме Эдуарда горел свет на чердаке, яркий красный свет.

Тетя Фая видела, как сегодня приехал Эдуард один, без жены Любаши, и Тишка сразу же убежала туда, за высокий забор.

– Наверное, наелась колбасы и спит под кроватью, – вздыхала тетя Фая, закрывала дверь и тоже шла спать. – Завтра сенца покосить надо и мно-ого еще дел, творог опять же, маслица сбить… А все-таки нехорошо чужих кошек присваивать, свою б завел, не нищий.

Каюсь, я без разрешения тети Фаи предаю эту историю огласке. Она бы меня просто не поняла, сказала бы:

– Чего выдумываешь? Кончи!

Конечно, сомнений тут никаких быть не может – любовь, о которой идет речь, платоническая, но при этом какова, а?

Моя душа повернулась вспять и в сторону от удивления на эту любовь, на это бездонное море любви, которая просто клокотала в воздухе и для которой воистину нет ничего невозможного, зазорного и ни-ка-ких правил, от которых сводит скулы!

Как-то быстро прошел год, потом второй… Тишка изредка навещала свой прежний дом, котята подросли, большой сливочный Пушок и полосатая Мурочка выловили-таки всех мышей.

Тетя Фая уверилась: Эдуард, хоть и генерал, а Тишку не обижал, с соседями не лаялся и в драку никогда не лез. За два года Тишка поправилась раза в три, шерсть у нее стала, как у бобрихи, с серебром, а глаза сверкали таким умом и печалью, что смотреть в них решался не каждый.

– Такой кошки больше на свете нет, – говорили многие впечатлительные бабки.

Правда, были некоторые, кто запросто мог бы Тишиньку и убить по причине… Да без причины… Нечего, мол, тут!

И все.

Но пока обходилось.

Маруся Подковыркина любила языком почесать и своей обидой похвастаться:

– Пошто ей мой котик Вася? Ей нового русского подавай! – И немало надоела всем.

До кошки разве серьезным-то людям? А она не понимала.

Тетя Фая смирилась, в общем-то, правда, тосковала.

Раньше-то она с Тишкой на пару любила телевизор смотреть. Передачи всякие. «В глаз народу», например. Котята не очень телевизор любили, молоды еще, да и слово «угар» ни один мяукнуть не смог, как ни учила их тетя Фаина. Мурочка-то пыжилась, но дальше «ууррр!» ни словечка, а Пушок, да куда там Пушку…

Ну и с кем телевизор смотреть?

Маруся у себя с жиличкой какао с сухарями «осенними» пьет, котята мышей ловят и по крыше еще бегают, а корову в комнату около себя не посадишь. Она женщина хоть и деликатная, но если что Малышке поперек, она «то самое» рогом норовит поддеть.

Вот как-то сестра Зоя спросила у Фаи:

– Ты что же, до ста лет жить намылилась?

Только тетя Фая раскрыла улыбчивый свой рот с четырьмя зубами, только глазки тети Фаины серые блеснули галечкой в ручейке, а Малышка – рраз! – гляньте-ка, уже мчится за сестрой Зоей по улице. Сестра Зоя подпрыгивает хромым лосем, а бежит! И как бежит, только попа трясется! Загнала ее Малышка прямо в крапиву, в поганый ручей и рогом грозится!

– Му-у-у! – говорит. – Му-у!..

Ну, как такую у телевизора посадишь?

Посмотрит корова на Гайдара, на олигархов наших и всю новорусскую мафию, на двух бывших президентов – и… нет телевизора.

Им, коровам, до людей еще много надо сена-соломы пережевать.

Да, а за городом, за Соборском, ну тем Соборском, который утопал в яблонях и белой смородине, через поле, через лес и лесок, за рекой Девочкой достраивали хранилище для ОЯТ, полигон.

Река текла от полигона, от будущего полигона как раз к Соборску, и два моста соединяли северную и южную городские части, а Девочка как раз и разъединяла их.

Сережа Фазанов, муж Нади и отец близнецов, неплохие деньги заколачивал на своем бульдозере, работая по превращению бывшего карьера в свалку для ядерных отходов. Генерал Эдуард практически дневал и ночевал на стройке, только поздно ночью приезжал на Пухляковскую улицу, а на столбе дожидалась своего генерала серая преданная Тишка, уже с трудом помнившая, что по метрикам она Хвостова и прописана не в генеральском тереме, а в первом доме у своей названной мамы тети Фаи.

За два года истерика в городе по поводу ядерной помойки немного поутихла. Привыкли.

Даже дед Голозадов Ефим Гаврилыч подустал произносить крамольные речи с кучи песка у генеральского забора. Устал, конечно, лет-то сколько – не мальчик. Сильно не болел, правда, но и здоровым не назовешь, какое в девяносто два года здоровье?

Конечно, такое соседство кому же понравится, но и собес и поликлиника, мэрия опять же, объясняли-объясняли-объясняли темным жителям – мол, президент подписал по поводу захоронения радиации, и решение принято раз и навсегда на самом верху. Старухи поняли так: мол, у самого Бога президент разрешения испросил, и теперича, хошь не хошь, а по всей России ядерные свалки будут заместо брошей. Брошь светится, и полигон в Соборском лесу светится, брошь дорогая, и помойка – ой, дорогая вышла помойка, если всем бабам в Соборске пенсию перестать выплачивать тыщу лет, и то помойка дороже выходит.

«Благодаря хранилищу ядерных отходов в Соборске не будет безработицы! Никогда! Повышенная зарплата, пенсия в сорок пять лет, обеспеченная старость вам и вашим детям на долгие времена для всех трудоустроенных там!»

– Взрослым по простыне, а младенцам по пеленке, – ворчали на развернутую на всех углах агитацию соборские жители. – Да у нас и так работы по уши!

– Еще больше будет, радуйтесь! – советовали местные власти. – Не надо ерепениться, поймите, бесполезно. Или вы живете в навязанной из Кремля реальности, или не живете вообще. Так что выбирайте одно из двух.

– У нас же демократия – мы против! – твердо и громко говорили почти все соборские жители. – Не надо в России чужую радиацию хоронить!

– Демократия… Ну-ну, ну-ну, – давились смехом местные власти. – В России была и есть и будет тирания. Тирания. Еще повторить? Для глухих? Не надо? Ну-ну.

В общем, страсти за два года поутихли. Соборск – маленький городок, в маленьких городах люди шкурой чувствуют опасность. Жить или не жить – это все-таки большая разница, тем более говорят, на этих отработанных ядерных отходах, чтобы ввезти их в Россию, там, там , наварили столько денег, ох, столько, что в ту сторону даже не смотрите, не надо. Помните, Хома на Вия посмотрел и что с ним стало? Ох.