Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

Самому надо было сесть за письмо, но Олег никак не мог настроиться на это. На бумаге обычно складывались фразы общие, но теплые тем не менее, достаточные для человека близкого, переживающего разлуку и беспокойство. Он писал обычно сдержанно, коротко, из желания сберечь слова главные до возвращения.

…Лена поймет, Лена простит немногословие…

Вместить же в письме что-то скрытно-сентиментальное не решался из-за недоверия к армейским почтовым службам. Почта никогда не отличалась аккуратностью, особенно в военное время. Письма из дома часто опаздывали на неделю, а на оборотной стороне дважды встречался штамп «письмо получено в поврежденном виде». Это означало, что его вскрывали, проверяли, возможно читали. Иногда письма вообще не доходили. Предполагали в таком случае, что какой-нибудь стервец-солдат на почте в поиске денег – а в конвертах часто их пересылали – распечатал письмо и, ленясь заклеить, выкинул.

Грешили и на особистов, и он не хотел, чтобы про чужую любовь читал какой-нибудь сотрудник особого отдела, желая узнать, о чем это там думает гвардии лейтенант Шарагин.

В казарме, стоило ступить старшему лейтенанту Чистякову на крыльцо, начался переполох, отдрессированно рапортовали один за другим бойцы наряда. Приучил он их к этому, по струнке заставлял стоять.

Женька был «под мухой», раскраснелся,

…где-то уже успел хряпнуть…

вталкивал в комнату лейтенанта в союзной форме:

– Олежка!.бтыть! Ты чего лежишь? Подъем! У меня сегодня праздник! Глянь, кого я привел – заменщика!

– Очень приятно, Николай Епимахов, – проговорил новичок, застряв от нерешительности в предбаннике возле собственного чемодана.

– Проходи, проходи, – затаскивал его в комнату Чистяков. – Садись, скоро здесь будешь полным хозяином.

– Куда?..

– Да сюда, на стул. Стаканов надо побольше принести. – Суетился Женька. Он полез под кровать за бутылкой, удивился, что она уже почата. – От, бля, на полчаса отлучишься, кто-нибудь сразу на.бёт!

– Что случилось? – не понял Олег.

– Водку кто-то скоммуниздил!

– Это я приложился.

– А-а… Ну,.бтыть! Правильно, – одобрил Чистяков. – Ладно, чижара, пить потом будем. Пошли тебе «хэбэ» все-таки получим. А то разгуливаешь по полку в союзной форме!

На проводах Чистякова Олегу сделалось грустно. С Женькой были связаны первые месяцы войны, Женька научил выживать в Афгане.

Впрочем, и лицо нового лейтенанта Шарагину понравилось, и это обстоятельство частично сглаживало грустный настрой.

Было в Николае Епимахове что-то детское, сразу располагающее, что-то чистое, наивное – в глазах, и длинных ресницах, подкупала не наигранная восторженность, некоторая стеснительность, и то, как он намазывал на хлеб толстым слоем масло, а сверху – привезенное из дома варенье и сгущенку из дополнительных пайков, и как запивал все это чаем, в который положил кусков шесть сахара.

…интересно, как он вообще попал в армию?..

Епимахов сменил-таки союзную форму, и теперь держался гордо, стараясь не помять выглаженную, но все равно местами топорщащуюся эксперименталку. По сравнению с другими формами на офицерах в комнате – выцветшими от множества стирок, почти выбеленными, – она выделялась зеленовато-желтой свежестью, пахла складской пылью.

– Классная форма! – не мог нарадоваться лейтенант. Как маленький, играл он с липучками на карманах. – Удобная, и карманов столько придумали…

– Удобная, – вставил Иван Зебрев, – только почему-то зимой в ней зело холодно, а летом запаришься…

Разливал Женька Чистяков, как виновник торжества, он же и тост предложил очередной:

– За замену! Долго я ждал тебя, бача!

…первые семнадцать тостов пьем быстро, остальные сорок

девять не торопясь…

Примерно так обычно складывалось застолье.

В коротких промежутках между тостами расспрашивали новичка о новостях в Союзе: где служил, с кем служил.

Десантура – это одно училище в Рязани и несколько, по пальцам можно пересчитать, воздушно-десантных дивизий и десантно-штурмовых бригад на весь Союз нерушимый, это как маленький остров, на который сложно попасть и еще сложней вырваться, где все друг о дружке все знают: либо учились вместе, либо служили, либо по рассказам. Замкнутый круг. Десантура – это каста, это элита вооруженных сил, это жуткая гордыня, это страшнейший шовинизм по отношению к другим войскам.

…десантура – это как мифические существа, спускающиеся с

небес… нет нам равных!.. «десант внезапен, как кара божья,

непредсказуем, как страшный суд»…

– А водку, мужики, где покупаете? – в свою очередь решил расспросить новых друзей Епимахов.

– В дукане, – сказал Шарагин.

– А-а? – Епимахов покосился на свой стакан. Перепроверил: – А я слышал, что часто отравленную подсовывают…

– Не хочешь, не пей! – встрял Пашков. – У меня лично и-му-ни-тет, – он нарочно подчеркнул это слово, мол, знай наших, тоже ученые! – выработался.

– Чего стращаешь бачу! – заступился Шарагин. – Не посмеют они в Кабуле отравленной водкой торговать. Все же знают, где покупали, в каком дукане.

– Если что – закидаем дукан гранатами, – пояснил Женька Чистяков.

Заканчивалась третья бутылка, когда пришел командир роты Моргульцев, и вместе с ним капитан Осипов из разведки.

Дверь в предбаннике резко распахнулась, кто-то закашлял. Очевидно было, что пожаловали свои, и все продолжали разговаривать и пить, как ни в чем не бывало, кроме лейтенанта Епимахова, который заерзал на месте, и отставил стакан, видно испугавшись, что в первый же день его застукали с водкой.

Не в курсе пока был Епимахов, что любое появление в радиусе пятидесяти метров от модуля кого из полковых или батальонных начальников сразу фиксировалось натасканными, привыкшими стоять на шухере бойцами из молодых, и заблаговременно докладывалось офицерам роты, чтоб не попасть впросак, не загреметь за пьянку из-за того, что какому-нибудь там придурку в политотделе не спится.

Капитан Моргульцев был чем-то озабочен и от того слегка агрессивен:

– Бляха-муха! Что вы мне наперстки наливаете. Достали! Ну-ка в стакан, давай, буде-буде, половину. Еще один стакан найдется? – прапорщик Пашков живо сбегал в умывальник, сполоснул кружку, поставил перед капитаном Осиповым. – Давай, мужики, рад, что все живы-здоровы! За тебя, Чистяков!

– Когда едешь? – хряпнув стакан, спросил Осипов.

– Теперь можно не спешить.

– Я думал, прямо завтра умотаешь.

– Завтра опохмелиться надо, передать все дела…

– Дела уже давно у прокурора! – попытался сострить Пашков, который был на подхвате: открывал новые консервы, убирал со стола.

– …выспаться, собраться, – не прореагировал на шутку Чистяков. – Зайти со всеми проститься…