Одри Ниффенеггер - Жена путешественника во времени

– Ну, – смеюсь я, – если Генри этого не сделает, то я смогу. Я иногда неплохо изображаю Генри.

Я поднимаю одну бровь, задираю подбородок, понижаю голос:

– «Последний – вечный – день восславлю я, и Смерть будет сидеть на кухне в одних портках в три утра, разгадывая старый кроссворд…»

Бен сгибается от смеха. Я целую его в гладкую бледную щеку и иду дальше.

Генри сидит один на главном крыльце, в темноте, глядя на снег. Я едва ли выглянула сегодня в окно за весь день и теперь понимаю, что уже давно упорно идет снег. Снегоуборочные машины шумят на Линкольн-авеню, и наши соседи счищают снег с дорожки. Хотя крыльцо закрыто, все равно холодно.

– Пойдем внутрь,– говорю я.

Стою около него, глядя, как на другой стороне улицы в снегу прыгает собака. Генри обнимает меня за талию и прислоняется головой к бедру.

– Жаль, я не могу сейчас остановить время, – говорит он.

Я пробегаю пальцами по его волосам. Они жестче и гуще, чем раньше, до того как поседели.

– Клэр.

– Генри.

– Пора…– Он останавливается.

– Что?

– Это… я…

– Господи. – Я сажусь на тахту, глядя на Генри. – Но… не надо. Просто… останься.– Я сильно сжимаю его руку.

– Это уже случилось. Постой, дай я сяду рядом с тобой.

Он вытаскивает себя из кресла и садится на тахту. Мы лежим на холодной ткани. Я дрожу в тонком платье. В доме смеются и танцуют. Генри обнимает меня, согревая.

– Почему ты мне не сказал? Зачем позволил мне пригласить всех этих людей? – Я не хочу сердиться, но ничего не могу поделать.

– Не хотел, чтобы ты была одна… после этого. И хотел со всеми попрощаться. Было здорово, последнее ура…

Мы лежим тихо какое-то время. Бесшумно падает снег.

– Сколько времени?

– Двенадцатый час. – Я смотрю на часы. – О господи.

Генри берет с другого кресла одеяло и заворачивает нас в него. Поверить в это не могу. Я знала, что это будет скоро, что это должно случиться рано или поздно, но вот оно пришло, и мы лежим здесь и ждем…

– О, почему мы ничего не можем сделать! – шепчу я Генри в шею.

– Клэр…

Руки Генри обнимают меня. Я закрываю глаза.

– Останови это. Откажись. Измени это.

– О Клэр!

Голос у Генри тихий, я смотрю на него и вижу слезы, они сияют в отражающемся от снега свете. Кладу голову на плечо Генри. Он гладит мои волосы. Лежим так долго-долго. Генри потный. Прикладываю ладонь к его лицу – он горит как в лихорадке.

– Сколько времени? – Почти полночь.

– Мне страшно.

Я обвиваю его руки своими, опутываю его ногами. Невозможно поверить, что Генри, такой крепкий, мой любовник, это настоящее тело, которое я держу, прижавшись изо всех сил, может исчезнуть.

– Поцелуй меня!

Я целую Генри, и вот я одна, под одеялом, на тахте, на холодном крыльце. Идет снег. Внутри смолкает музыка, и я слышу, как Гомес считает: «Десять! Девять! Восемь!», все присоединяются: «Семь! Шесть! Пять! Четыре! Три! Два! Один! С Новым годом!», хлопают пробки шампанского, все разом начинают говорить, кто-то кричит: «А где Генри и Клэр?» На улице пускают ракеты. Сжимаю голову руками и жду.

ГЕНРИ: Небо пустое, я падаю в высокую траву («Только бы побыстрее»). Я стараюсь не шуметь, и, конечно, отдаленный звук заряжаемых ружей не имеет ко мне никакого отношения… Но нет: меня бросает на землю, я смотрю на свой живот, который разрывается, как гранат, суп из кишок и крови в чаше моего тела; совсем не больно («Такого не бывает»), и я просто смотрю на эту кубистскую версию своих внутренностей. («Кто-то бежит».) Единственное, что я хочу, это видеть Клэр, и я кричу ее имя («Клэр, Клэр!»)…

И Клэр склоняется надо мною, она плачет, Альба шепчет: «Папочка…»

– Люблю…

– Генри…

– Всегда…

– Боже, боже…

– Мир достаточно…

– Нет!

– И время…

– Генри!

КЛЭР: В гостиной очень тихо. Все смотрят на нас, замерев, остолбенев. Поет Билли Холидей, потом кто-то выключает проигрыватель, и наступает тишина.

Сижу на полу, держу Генри. Альба склонилась над ним, шепчет ему в ухо, трясет его. Кожа Генри теплая, глаза открыты, смотрит мимо меня, он тяжелый в моих руках, такой тяжелый, бледная кожа разорвана, все внутри красное, разорванная плоть обрамляет тайный мир крови. Качаю Генри. В уголке рта у него кровь. Вытираю ее. Неподалеку взрываются хлопушки.

– Думаю, нужно вызвать полицию, – говорит Гомес.

КЛЭР: Сплю весь день. Вокруг дома роятся шорохи—в аллее шумит мусороуборочная машина, идет дождь, деревья стучат в окно спальни. Я сплю. Я проживаю во сне твердо, желая этого, владея им, отталкивая сны, отказываясь, отказываясь. Теперь сон – это мой любовник, мое забытье, обезболивающее, забвение. Звонит и звонит телефон. Я выключила автоответчик, отвечающий голосом Генри. День, ночь, утро. Все ограничивается размером кровати, этой бесконечной дремотой, которая заставляет дни перетекать из одного в другой, время – останавливаться, растягиваться и сжиматься, пока оно не потеряет смысла.

Иногда сон покидает меня, и я притворяюсь спящей, словно жду, что Этта придет будить меня в школу. Я медленно и глубоко дышу. Заставляю глаза не дрожать под ресницами, успокаиваю сознание, и вскоре сон, видя замечательную репродукцию самого себя, приходит в единение со своим факсимиле.

Иногда я просыпаюсь и пытаюсь нащупать Генри. Сон стирает все различия: тогда и сейчас, жизнь и смерть. Я вне голода, вне тщеславия, вне заботы. Сегодня утром я бросила взгляд на свое отражение в зеркале в ванной. Кожа как бумажная, худая, желтая, под глазами круги, волосы спутаны. Как покойница. Ничего не хочу.

Кимми садится в изножье кровати.

– Клэр, – говорит она, – Альба пришла из школы… Ты позволишь ей войти поздороваться?

Притворяюсь, что сплю. Маленькая ладошка Альбы гладит мое лицо. Из моих глаз текут слезы. Альба ставит что-то – рюкзак? чехол со скрипкой? – на пол, и Кимми говорит:

– Разуйся, Альба.

Она залезает в мою постель. Обнимает меня, подсовывает голову мне под подбородок. Вздыхаю и открываю глаза. Альба притворяется спящей. Смотрю на ее черные густые ресницы, широкий рот, бледную кожу; она тщательно дышит, сжимая мое бедро сильной рукой, пахнет карандашной стружкой, канифолью, шампунем. Я целую ее макушку. Альба открывает глаза, и ее сходство с Генри почти непереносимо. Кимми встает и выходит из комнаты.