Одри Ниффенеггер - Жена путешественника во времени

– Восьмерку в угол,– указываю я кием, и она идет туда. Вокруг стола раздается дружный вздох.

– Эх, это было прекрасно, – говорит Алисия. – Давай еще.

Клэр улыбается в темноте.

– Щегольнуть тебе не удалось, – говорит Марк Алисии.

– Я слишком устала, чтобы сосредоточиться. И слишком зла.

– Из-за отца?

– Да.

– Ну, если ты его шпыняешь, он шпыняет в ответ.

– Любой имеет право на ошибку, – надувает губы Алисия.

– Где-то с минуту это звучало как Терри Райли, – говорю я Алисии.

– Это и был Терри Райли, – улыбается она. – Из «Танца Саломеи ради мира» [59].

– Как шалом попал в «Тихую ночь»? – смеется Клэр.

– Ну, знаешь, Иоанн Креститель, я подумала, что связь прямая, и если первую партию виолончели опустить на октаву пониже, звучит просто здорово, ляля– ля-ЛЯ…

– Но нельзя винить отца, что он обозлился, – говорит Марк. – В смысле, он знает, что случайно ты бы такое не сыграла.

Я наливаю себе вторую порцию.

– Что сказал Фрэнк? – спрашивает Клэр.

– Ну, он врубился сразу. Он вроде пытался понять, как подстроиться под это дело, вроде соединить «Тихую ночь» и Стравинского. Фрэнку ведь восемьдесят семь, и ему плевать, что я валяю дурака, если ему от этого весело. Арабелла и Эшли здорово разозлились.

– Да уж, не слишком профессионально, – сказал Марк.

– Какая разница? Это всего лишь церковь Сент-Бэзил, так ведь? – Алисия смотрит на меня. – А ты что думаешь?

– На самом деле мне все равно, – отвечаю я, подумав. – Но если бы мой отец это услышал, он бы очень разозлился.

– Правда? А почему?

– Он думает, что нужно уважительно относиться к каждому музыкальному произведению, даже если оно ему не очень нравится. То есть он не любит, например, Чайковского или Штрауса, но будет играть их очень серьезно. Поэтому он великий; он играет все так, как будто любит это всем сердцем.

– Ясно. – Алисия подходит к бару, смешивает себе еще один коктейль, обдумывает мои слова. – Знаешь, тебе повезло, что у тебя есть великий отец, который любит что-то, кроме денег.

Я стою за спиной Клэр, в темноте провожу пальцами по ее позвоночнику. Она заводит руку за спину, и я хватаю ее.

– Не думаю, что ты бы так сказала, если бы хоть немного знала мою семью. К тому же твой отец, кажется, очень о тебе заботится.

– Нет, – качает головой Алисия. – Он просто хочет, чтобы перед его друзьями я была идеальной дочерью. На меня ему плевать. – Алисия накрывает шары треугольником и ставит их на место. – Кто хочет сыграть?

– Я,– говорит Марк.– Генри?

– Конечно.

Мы с Марком натираем кии мелом и встаем друг напротив друга у стола.

Я разбиваю. Номера 4 и 15 закатываются сразу.

– Сплошные,– говорю я, видя двойку в углу.

Закатываю ее, но случайно цепляю тройку. Я начинаю уставать, координация нарушена из-за виски. Марк играет напористо, но без особого таланта и забивает 10 и 11. Мы быстро продолжаем, и вскоре я забиваю все сплошные. 13-й номер Марка зависает над угловой лузой.

– Восьмерка, – указываю я.

– Знаешь, если шар Марка упадет, ты проиграешь,– говорит Алисия.

– Знаю.

Аккуратно пускаю биток через стол, он любовно целует восьмерку и мягко посылает ее к тринадцатому номеру, и кажется, что он сейчас объедет 13 как по рельсам и благородно упадет в лузу. Клэр смеется, но потом тринадцатый качается и падает.

– Ну что ж, как пришло, так и ушло.

– Хорошая игра, – говорит Марк.

– Господи, где ты так научился играть? – спрашивает Алисия.

– Это одна из вещей, которой я учился в колледже. – Наряду с пьянством, английской и немецкой поэзией и наркотиками.

Мы убираем кии, берем бутылки и бокалы.

– Какая специальность? – Марк отпирает дверь, и мы все идем по коридору к гостиной.

– Английская литература.

– Почему не музыка?

Алисия осторожно берет в одну руку свой бокал и бокал Клэр и открывает дверь в гостиную.

– Не поверишь, насколько я немузыкален, – смеюсь я. – Родители были уверены, что им из роддома принесли другого ребенка.

– Нелегко, наверное,– говорит Марк.– Но, по крайней мере, тебя отец не заставляет быть юристом, – говорит он Алисии.

Мы заходим на кухню, Клэр включает свет.

– Тебя он тоже не заставляет,– отвечает Алисия. – Тебе это нравится.

– Ну и я об этом говорю. Он никого из нас не заставляет делать то, чего мы не хотим.

– Нелегко было? – спрашивает Алисия. – Я бы ловила каждое слово твоего отца.

– До того как умерла мама, было хорошо. После этого все стало ужасно. Если бы я был гением-скрипачом, может быть… Не знаю.– Я смотрю на Клэр и пожимаю плечами. – В любом случае, мы с отцом не уживаемся. Вообще.

– Почему?

– Пора спать,– говорит Клэр.

Она хочет сказать, что хватит расспросов. Алисия ждет ответа.

– Ты когда-нибудь видела фотографию моей мамы? – спрашиваю я Клэр. – Я похож на нее.

– Ну?

Алисия моет под краном бокалы. Клэр вытирает.

– Он не может смотреть на меня. Конечно, это только одна причина из многих.

– Но…

– Алисия… – пытается сказать Клэр, но Алисию не остановить.

– Но он твой отец.

– То, что делаешь ты, чтобы позлить отца, это просто глупости по сравнению с тем, что мы с отцом сделали друг с другом,– улыбаюсь я.

– Например?

– Например, он бесчисленное количество раз запирал квартиру, чтобы я не мог попасть внутрь, в любую погоду. А я, например, как-то выкинул ключи от его машины в реку. Вот так.

– Но почему?

– Я не хотел, чтобы он разбился. Он был пьян. Алисия, Марк и Клэр смотрят на меня и кивают.

Они все прекрасно понимают.

– Пора спать, – говорит Алисия, мы выходим из кухни и расходимся по комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи.

КЛЭР: 3:14 утра на моем будильнике, и только я начала согреваться в холодной постели, как открывается дверь и очень тихо заходит Генри. Я откидываю занавес, и он запрыгивает ко мне. Кровать скрипит, когда мы пытаемся улечься.

– Привет,– шепчу я.

– Привет, – шепчет в ответ Генри.

– Это плохая мысль.

– У меня в комнате так холодно.

– Ой!

Генри дотрагивается по моей щеки, и я стараюсь не содрогнуться. Пальцы у него просто ледяные. Я растираю их своими ладонями. Генри поглубже зарывается в одеяла, а я прижимаюсь к нему, пытаясь согреть.

– Ты в носках? – тихо спрашивает он.

– Да.

Он ныряет вниз и стягивает их с моих ног. Через нескольких минут, наполненных писком и возней, мы оба оказываемся голыми.

– Где ты был, когда исчез из церкви?

– В своей квартире. Через четыре дня, минут пять посидел.

– Почему?

– Усталость. Напряжение.

– Нет, почему там?

– Не знаю. Что-то не так сработало. Может, в управлении полетами во времени решили, что там я буду больше к месту. – Генри зарывает пальцы в мои волосы.

За окном светает.