Татьяна Набатникова - День рождения кошки

Зато священным ужасом несколько дней был охвачен весь лагерь: через Колю каждый заглянул за край бездны, как по очереди заглядывают в микроскоп, где копошатся вирусы смерти.

То, что Коля наконец получил прозвище Пожарный, означало, что беда немного остыла и уже поддается художественной обработке.

К вечеру дождь перестал, солнце совершило прорыв с запада, макушки сосен зарумянились. В лагере все ожило, с кухни потянуло съестным. Ребята освоили три основных блюда: картошку с тушенкой, плов и борщ. Собственно, в этом заброшенном пионерском лагере Андрей Игоревич был единственным взрослым с двадцатью воспитанниками киношколы, ему уже исполнилось восемнадцать лет.

Коля Пожарный оказался ловким малым не только в деле спасения детей из огня. Он полдня слонялся по лагерю, прикрываясь от дождя куском полиэтилена, и приставал ко всем с одним и тем же вопросом: «Что делаешь?» К вечеру у столовой висела стенгазета с названием «Ну и дела!», куда он в точности занес все ответы на свой вопрос.

Моргачев Батыр : «Я только что протирал оптику».

Ратников Володя : «Работаю».

Машков Коля : «Свитер надеваю».

Мушкамбаров : «Я организатор, я все организовываю».

Волынская, Гудкова, Токарева : «Отстань, мы спектакль готовим».

Кучевский Макс : «Мы сейчас спектакль будем делать».

Ивлянов : «Я завпит».

Рябцев М. : «Урну ищу».

Яцков М. : «Пытаюсь всячески продвинуть в области начальства Сережу Григорянца».

Ашаев Р. : «Я вот подходил к начальнику, к кухне, нигде нет дел».

Гусева Люся : «Что тебе? Я тут как измученный безногий червячок, в которого прицелилась ворона».

Сережа Григорянц : «Ну ладно, говори, что делать».

Только что ребята толклись у газеты, смеясь над рисунками и тыча друг в друга пальцем, и вот уже толкучка переместилась в столовую.

— Тебе следовало родиться на свет мясорубкой, у тебя такой мощный жевательный аппарат! — сказал один.

— А у тебя хватательный аппарат! — огрызнулся другой.

— А у меня киноаппарат! — примирительно сказал третий, он учился в киношколе на оператора.

Впрочем, разделение на актеров, режиссеров, операторов и сценаристов в этой редкостной специальной школе было достаточно условным; поступая сюда, дети сразу попадали в поток одержимости общим делом, перед которым все равны — независимо от возраста и опыта. Однажды ощутив этот дух общего дела, они уже не могли с ним расстаться и даже на летние каникулы подыскали себе этот пустующий пионерский лагерь, чтобы оставаться вместе.

После ужина собрались на спектакль. Он длился, правда, всего десять минут, как и все спектакли киношколы, тем они и были хороши.

Героями спектакля, судя по колпакам, были гномы. Судя по остальным лохмотьям, гномы далеко не роскошествовали в своем подземелье и изрядно пообносились, зато жизнь их была подчинена какой-никакой цели. Вот одна гномочка бродит по сцене, ища и подзывая кошку: «Кс-кс!» Скрылась за кулисами. Проходят два гнома, одному из них почудилось, что в зале кто-то есть, но товарищ уверил его, что тут в принципе никого не может быть, их подземное царство не имеет выхода во внешний мир.

Вот идет старый гном с внучкой, и внучке тоже примерещилось постороннее присутствие.

— Что ты! — печально вздохнул дедушка. — Наше племя уже сто лет тщетно ищет отсюда выход. Найти его нам поможет только синяя кошка, но наш народ уже много лет занят безуспешными поисками этого животного.

Но девочка-гном не послушалась дедушку, отпустила его руку и шагнула в сторону зала, бормоча: «Да вот же люди! Ведь как-то они сюда проникли!» Она пересекла зал, дошла до двери и толкнула ее. Дверь распахнулась, по полу пролегла полоса вечернего света, девочка ахнула и остановилась на пороге.

Но гномы на сцене не хотели замечать света, дедушка повернулся к нему спиной. Тут из-за кулис выбежала гномочка, держа в руках воображаемую кошку, и с радостным воплем бросилась к старику:

— Вот она, синяя кошка! Я ее нашла!

Дедушка безрадостно принял ее из рук ликующей гномочки и передал более умудренному жизнью гному со словами:

— Покрась ее в желтый цвет!

Зал неистово аплодировал, счастливые актеры, они же драматурги и режиссеры, с достоинством раскланивались.

К Андрею подскочил Макс Кучевский:

— Ну, вы все поняли? Мы хотели этим сказать, что вы, старики, на все готовы закрыть глаза, лишь бы сохранять привычную систему ценностей.

Андрей засмеялся:

— Ну вот и я дожил до «вы, старики»!

Когда лагерь накрыла ночная тишина, Андрей понял, что заснуть не сможет. Он надел кирзовые сапоги, взял длинный китайский фонарик, помолился, чтоб в лагере за время его отсутствия ничего не случилось, и двинулся в сторону поселка. По субботам там гоняли дискотеку.

До поселка было километра два, он правильно сделал, что надел сапоги, лесную дорогу развезло.

Подходя к танцплощадке, он обтер сапоги о траву. И поднялся по ступенькам.

Жизнь тут кипела ключом, даже странно было представить то сонное царство, которое Андрей оставил позади.

— Билет! — процедил парень на входе.

Андрей спустился со ступенек и купил в будке билет.

Наверно, ему следовало примирительно улыбнуться этому парню, но Андрей не смог пересилить себя, протянул билет не глядя.

Наверно, ему следовало встать в сторонке, но Андрей прошел к самому фонарю, чтобы лучше все видеть. Он и сам при этом был виден отовсюду. Наверно, ему следовало поубавить независимости во взгляде и прямизны в позвоночном столбе. Наверно, ему следовало пригласить на танец какую-нибудь девушку. Тогда он разделил бы со всеми поровну этот стыд бесноватых подергиваний тела. Но он взирал на все происходящее не как соучастник, а как уличающий свидетель.

Нет, он вел себя, если вдуматься, неправильно. Мало еще учила его жизнь. Даже его воспитанники были умнее. «Совершенномудрый не оставляет следов!» — любил повторять Миша Рябцев.

Андрей оглядел по очереди всех наличных девушек. Той, которую он встретил как-то днем в поселке и которую хотел бы встретить еще раз, здесь не было. Ему сразу стало неинтересно, но он продолжал стоять.

Он ощутил, как в пространстве копилось напряжение и уже достигло пороговой плотности. Лучше было уйти, не отравлять людям вечер.

Он шагнул со ступенек и тут же очутился за пределами музыки, в окружении темноты и в кольце шести-семи местных парней.

— Этот, что ли, выдрючивался? — уточнил местный пахан.

— Этот. Задумчивый! — с издевкой отозвался другой голос.

Андрей вспомнил писателя Довлатова — из любимых, цитируемых — и его героя, тюремного охранника: «Запомни, можно спастись от ножа. Можно блокировать топор. Можно отобрать пистолет. Можно все! Но если можно убежать — беги! Беги, сынок, и не оглядывайся…»