Олег Радзинский - Боги и лишние. неГероический эпос [litres]

Максим Строков не любил шотландцев. Не любил за шотландское помешательство на самих себе и своей исключительности. Любой приезжий ощущает это чувство местной обособленности: оно висит в воздухе, непрестанное и липкое, как пыль дождя. Как пыльца сухого вереска ранней осенью. Или у вереска нет пыльцы? Как же из него делают мед? Что-то из Стивенсона. Или из Бернса?

Максим не любил шотландцев за их романтический героизм и ощущение миссии своей никому не нужной маленькой нации. За их выдуманные и мучительно поддерживаемые традиции. За их ни на чем не основанную спесь.

Англичане были не лучше.

Строкова отправили в частную школу Инверли Холл в Эдинбурге в середине 90-х: ему только исполнилось девять. Замок, в котором находилась школа, нравился Максиму: сказочная строгая готика трех шпилей, каменные химеры по периметру крыши. Маленький Строков думал, что они охраняют замок от возможной беды. Он любил смотреть, как дождевая вода стекала вдоль туловищ химер и обрывалась вниз из раструбов их раскрытых пастей. Он любил смотреть на неровные стены замка, покрытые зеленым налетом.

До встречи с Роуз в Кембридже Максим считал, что стены были покрыты мхом. Поэтично: замшелые стены. Старая добрая Британия. Замки, рыцари, король Артур. Роуз, эволюционный биолог, со свойственным ей безжалостным стремлением к истине, объяснила, что на самом деле стены были покрыты не благородным мхом, а лишайниками.

– Лишайники, Макс, – наставительно сказала Роуз, – это симбиотические ассоциации грибковых и цианобактерий. Их отношения можно описать как контролируемый паразитизм. Со стороны бактерий.

Бактериям, пояснила Роуз, грибы нужны для поддержания метаболизма. Результат метаболизма – фотосинтез – создает зеленый налет на стенах. И все.

Вот вам и король Артур.

Максиму было жаль замшелых стен его школы. Они оказались покрытыми паразитирующими на грибах бактериями. Кто б знал.

Тогда – в первый год их любви – они много спорили, сравнивая картины мира друг друга. Роуз считала, что все в людях предопределено генетически. Соглашаться с этим было страшно, потому что не оставляло свободу выбора: твоя наследственность решила все за тебя заранее. Максим не соглашался.

– Человек больше, чем его генетический набор, – спорил он с Роуз. – У нас есть разум, есть мораль наконец. Именно мораль позволяет человеку избежать генетической предопределенности. Иначе мы все поубивали бы друг друга – выживание сильнейших.

Роуз никогда не перебивала. Она сидела на маленьком диване у стены, обхватив руками колени и спрятавшись за длинными голыми ногами. Роуз – прозрачные голубые глаза и светлые волосы поверх круглых коленок. Роуз – свободный черный свитер, доходящий до середины бедер. Казалось, свитер связан из дырок. Чашка с чаем, нетронутая, стояла на табурете рядом.

Роуз смотрела на Максима светлыми глазами-льдинками – сказка Андерсена: осколок льда попал в сердце и отразился в глазах. В Девоншире, ее родном графстве, как-то объяснила Роуз, у всех такой холодный цвет глаз: это защищает зрение от блеска красных девонских скал. Вполне в духе дарвиновской теории.

– Милый… – Роуз помолчала, пытаясь найти объяснение в доступных ему терминах. – Постарайся понять, это не так сложно. Не сложнее твоих программных кодов. И похоже на них. Каждый из нас – производное определенного сочетания нуклеотидов, носителей генетической информации. А какая у нуклеотидов может быть мораль?

Позже Максим решил, что Роуз пришла в его жизнь, чтобы разрушить иллюзорность представлений о действительности: она начала с бактерий и закончила любовью. Чтобы открыть ему глаза. Ей удалось.

С той поры Максиму Строкову хотелось их закрыть.

Теперь – в стеклянном пентхаусе Кудеярова, окруженном белесым лондонским воздухом, словно снаружи натянули прозрачную, еле колышущуюся марлю, Максим думал, что он сам послан Кудеярову, чтобы тот открыл глаза, потому что скоро мир перестанет быть существованием и станет долженствованием.

А Матвей Кудеяров не хотел открывать глаза. И не хотел давать деньги на проект КВОРУМ.

Кудеяров – высокий, темноволосый, похожий на никогда не постаревшего Киану Ривза, – рассеянно выслушал доводы Покровского, крутя в длинных тонких пальцах виноградную веточку. На веточке болтались две большие овальные прозрачные зеленые ягоды, и отчего-то Строков знал, что Кудеяров их так и не съест.

– Валя, пойми, ну, станем мы жить долго и без болезней, а потом придет гегемон и скажет: мы тоже хотим. Идите на хуй и не забудьте оставить нам все ваше добро, сами распорядимся. Это в лучшем случае. А в худшем – перережут, как котят. И власть не защитит, если не хочет, чтобы ее саму нагнули. Биологическое неравенство – мы господствуем, потому что мы другие – не прокатит, если вокруг море обездоленных. Какими бы здоровыми и бессмертными мы ни были, это не поможет, если вокруг много других – нездоровых и небессмертных. И в придачу плохо живущих. Мы, конечно, можем стать бессмертными, но бессмертие это продлится до первых вил в живот.

Покровский взглянул на Гнатюка – помоги, включись.

– Матвей, – сказал Гнатюк, – потому и существует вторая фаза проекта: нельзя оставить такое количество людей на планете. В новой, автоматизированной, экономике сокращается потребность в большом населении как рынке труда. Массовое потребление ресурсов ведет к их истощению, к экологической катастрофе, и скоро нечего будет потреблять. И некому. Кроме того, как ты сказал, эти люди не дадут нам нормально жить.

– Поэтому что? Мы им не дадим жить вообще? – спросил Кудеяров.

– Матвей, мы же не собираемся никого убивать, – в третий раз повторил Покровский. – Естественный процесс: люди живут и умирают. Просто новые не рождаются. Ну, если зародыш болен и не имеет надежды на нормальную жизнь, его же абортируют, правда? Разумное решение. И гуманное. А тут еще гуманнее: новые люди просто не зачнутся, потому что достойного будущего у них быть не может.

– Это ваша идея, Максим? – Кудеяров чуть откинулся на спинку стула и улыбнулся Строкову: – Мы живем долго или вечно, по крайней мере, вечно молодыми и здоровыми, а другие постепенно вымрут?

Строков кивнул: это была его идея. Вполне рабочая. И реальная. Как и коды, которые он писал лучше всех.

– Столько человек не нужно, – пояснил Строков. Он понимал, что говорит плохо, но решил говорить по-русски: он – такой же. Не чужой. Не пришлый. – Мы изменимся, станем другими. Потребности тоже станут другие. Деньги, активы больше не главное. Потому и не нужно столько людей, чтобы продавать им наши товары. Сервисы. Деньги будут не главное.

– А что будет главным? – спросил Кудеяров. – Для нас, полубогов. Вернее, киборгов. Неограниченные источники энергии?