Владимир Арро - Дуновение из-за кулис. Записки драматурга

Один критик позже с шутливой укоризной сказал мне: «Вам, драматургам, легко, вы пользуетесь системой художественных образов, а нам потом надо переводить это на язык социологии, называть все ваши художества на грани возможного своими именами».

А через три дня «Литературная газета» открыла дискуссию «Драматургия 80-х: проблемы и поиски». Открыла не на восьмой, театральной, а на третьей, литературной странице, возвращая драматургии, может быть, за долгие годы достоинство литературного рода. Началась она двумя статьями на целую полосу. Одна – Льва Аннинского – называлась «Посмотрим, кто пришел». Оппонировала ему Инна Вишневская статьей «Посмотрим пристальнее!» Это была тяжелая артиллерия, которая уже своими заголовками обещала нешуточный бой. Увы, критические снаряды легли мимо цели. Уважаемые авторы говорили о разном. Лев Аннинский с академической основательностью оговорил себе право вычленить из всего многообразия «только один краешек» – новые явления в драматургии. Инна Вишневская с неожиданным напором, приличным разве что партийному столоначальнику, пыталась оспорить это право. «Так зачем же стараемся мы подчас поскорее свести все многообразие искусства к какому-либо единому знаменателю, зачем радуемся только чему-либо одному и сознательно не замечаем иного, выпячиваем определенные имена, уводя в тень имена другие? Откуда эта старательная жажда утверждения… не высший ли долг критика…» – и так далее. А дальше – о достижениях «ленинианы», успехах «производственной тематики», процветающей драматургии Киргизии и Узбекистана. Вот и вся полемика. Ах, Инна Люциановна!..

Со статьей Вишневской как бы находилась в перекличке тут же напечатанная подборка дружеских шаржей – Микола Зарудный, Анатолий Софронов… Не забывайте, мол, кто в доме хозяин.

Статья Л. Аннинского, таким образом, была единственной серьезной попыткой затеять обсуждение. Снискав себе славу блистательного парадоксалиста и ёрника, он и тут не изменил своему излюбленному методу. «Я беру не тех, кто пишет «лучше» других. Может, и не «лучше». Я беру тех, кто видит и чует в нашей реальности то, чего иной маститый зубр, заросший до глаз мастерством, не видит и не чует. Это не «слой» и не «срез» реальности, и даже не просто открытие типа. Это скорее – мгновенный, странный контакт полюсов… Впрочем, сейчас я вас подключу». Далее он «подключает» читателя к четырем пьесам: «Ретро» А. Галина, «…И порвется серебряный шнур» А. Казанцева, «Пять углов» С. Коковкина и моей, в которых, по его наблюдению, «вчерашние мечтатели», «разорванные бытом», «устало бродят на развалинах вчерашнего романтизма». Бродят и «неожиданно для себя стервенеют.» Аннинскому показалась самой значительной и поистине «учуяной» в реальности «одна линия напряжения, один жизненный контакт: момент своеобразной идейной и психологической аннигиляции этих усталых людей с их оппонентами.»

О чем идет речь далее разъясняется. Вот, в частности, о моем сочинении: «Пронзительная правда его пьесы – это вот взаимное раздражение людей – и из-за чего? Из-за чистого престижа. Фантастика: все плевали на «материальное», все ужасно «духовны», почти безвоздушны, «летят пушинками»! Но в этой своей «духовности» обнаруживают такую гордыню, такую ненависть, словно делят последнюю рубашку. По-моему, ни классике, ни советской драме прошлых десятилетий такое не снилось. Эти новые «интеллигенты», эти «бессребренники»… До чего же детально, до чего прейскурантно они знают, от чего именно, от каких дефицитов и дубленок они гордо отказываются! И до чего высокомерны они в своей видимой безучастности! Нет, это не «старые идеалисты», и боюсь, что это не спор людей чести против хамов: это спор нуворишей разного срока призыва».

Вот это наблюдение для меня было особенно ценно. Потому что уже и театры, и критики привычно стали противопоставлять: «духовные» – «бездуховные», «правая» – «левая сторона», «верх» – «низ».

Но основа «духовного» престижа семьи Табуновых – всего лишь миф о большом советском писателе, на чьей даче они пребывают. Развеять его осмелилась только Алина и то в приступе отчаяния, почти в истерике: «Вы что, кичитесь родством с дядей? А что он такого написал? Кто его читает?.. Он что, открыл глаза человечеству?.. Или хоть раз совершил мужественный поступок?.. Все это ложь… Да. Красивая ложь. И единственное его наследие, которое вызывает настоящие страсти… вот… эта дача». Я с самого начала говорил актерам: это кто-нибудь вроде Павленко, Соболева – баловень партии и любимец карательных органов. Да и вдова его, Марина Анатольевна, личность сомнительная. Родство с ним почувствовали даже министерские чиновники, то и дело твердившие на обсуждениях: «не унижайте писателя!», «защитите писателя Табунова!»

«Духовность» в советском понимании слова – понятие такое же условное, растяжимое, как и «нравственность», как и «интеллигентность», поэтому понять, где в нашем обществе «верх», где «низ» можно было лишь относительно. Но ей-богу, в мою задачу не входило развенчать этих людей. Это понял и Аннинский: «Кого же любит Владимир Арро? А вот этих самых интеллектуалов. Он со щемящей болью говорит о них горькую правду. И это замечательно!»

Анализ Л. Аннинского частично оспорили, частично обогатили выступившие затем критики К. Щербаков и Н. Велехова. Проницательная Нина Велехова, в частности, заметила, что «престиж – не проблема, проблема этой пьесы — разъединение (так в статье – В. А.). Ее проблема – опасность возвращения старых, сословных разделителей, проблема утраты нравственного компаса, с которым люди находят друг друга по единству своего отношения к главным ценностям жизни. И приводит это к катастрофам». Эк, далеко глядела, аж до наших дней! Вообще приятно было обнаруживать подлинную взволнованность умных людей нащупанными и подчас лишь робко заявленными в пьесе идеями, конфликтами, типами. «Кинг, если хотите, вообще страдательная «часть предложения», не активная. Им распоряжаются почище, чем он дачниками, засевшими на веранде дядиного наследства… И вот он стоит у крыльца, куда ему одновременно как не хочется силой врываться, так не хочется и оставаться вне его пределов, потому что оба варианта неестественны ».

Выступившие в следующих номерах «ЛГ» драматурги несколько остудили пыл и взволнованность критиков. Почему, собственно, эти четверо? Где другие поколения, где советские «классики» русской и национальной драматической литературы? (А. Мишарин, А. Чхаидзе).

Вообще в упрек ставилось отсутствие крупного положительного героя, носителя «новой, сегодняшней нравственности» (А. Мишарин, В. Бондаренко), увлечение авторов «антигероями», «маленькими людьми», «бытом». «Семейные свары, скандалы на лестничной площадке или дачном участке… – таков здесь круг страстей». (Д. Валеев). «Интеллигенты эти всем сдаются, всем поддаются, на сценах театров они порой выглядят никому не нужным довеском». (В. Бондаренко). Но «рвутся на сцену и коллизии из гущи народной, утверждающей другие ценности». (А. Коломиец).