Пол Маквей - Хороший сын

Пэдди схватили сразу три солдата. Один тащит его назад, Пэдди падает на дорогу, и его волокут прямо по земле за его дурацкие длинные волосы; два других дают ему пинков. Подбегают еще и два копа, молотят его черными дубинками.

Женщины окружили Ма, будто телохранительницы. На самом деле, они защищают солдат, потому как если Ма сейчас до кого из них доберется, быть ему трупом.

Пэдди я не вижу. Значит, его затолкали обратно в «Сарацин».

— Забрали, твари, пацана за какую-то дурацкую балаклаву! — кричит Ма Старой Шейле.

— С этих подлюк станется! — отвечает Старая Шейла так, чтобы они слышали. — До какого мужика дотянутся своими грязными лапами, сразу хватают.

— Да он мальчишка еще! — кричит мамуля, протягивая руки к небу. — Как будто там что-то есть.

Смотрю вверх. Бога там нет, только вертолеты месят воздух, оглушая нас.

«Сарацин», в который бросили Пэдди, трогается с места. По улице тащат других мужчин. Полицейские машины, джипы и «Сарацины» подъезжают и отъезжают. Ревут двигатели. Гремят крышки от баков. Вопли. Крики.

— Мамуль, — говорю.

Мне страшно.

— Вы, трусы паршивые! — кричит из толпы женский голос.

А потом звучит: «Копы — эсэсовцы!», снова и снова. Присоединяются все. Бастер идет к нашей толпе.

— Сволочь британская! — кидается на него Ма. Женщины хватают ее за руки, она вырывается. — Да пустите вы! Бриди, отпусти, сука, искалечу!

Ма даже не кричит, а воет. Я не хочу ее слышать. Не хочу, чтобы моя мамочка издавала такие звуки. Пусть Бастер молится, чтобы она не вырвалась.

Мелкая ревет громче прежнего. Приходится ее ссадить. Она вцепляется в меня руками и ногами, зарывается лицом в пижаму. Я бы тоже зарылся в маму, но больно уж она сейчас страшная.

Солдат смотрит на Ма и даже улыбается ей, типа «шла бы ты, лапуля». Не надо так, миссис — моя Ма — Доннелли. Ма закидывает голову, схаркивает и плюет ему прямо в рожу.

На миг все останавливается, как будто время застыло. Чары развеиваются, когда тетки хватают Ма и волокут в сторону. «Копы — эсэсовцы!» — выпевают женщины, будто страшные мужики на футбольном матче.

— А чего это значит? — спрашиваю.

— Эсэсовцы — это фашисты, — объясняет Моль.

— Так, зачистить улицу! — орет Бастер.

— Сволота английская! — орет Моль.

— Разошлись, падлы! — орет Бастер в мегафон. — Очистить улицу. Здесь может быть бомба.

Солдаты расталкивают толпу прикладами.

— Где мои дети? — Ма оглядывается, ищет нас, а я прямо здесь, перед ней.

— Тут они, мамуль, — говорит Моль.

— Отведи обоих за стену! — приказывает Ма.

Моль берет нас с Мэгги за руки. Ма остается с тетками.

— А как же Киллер? — спрашиваю.

— Сказано — ждать здесь, — говорит Моль.

— Нельзя его там оставлять, если бомба, — предупреждаю я.

— Нет никакой бомбы, — говорит она. — Господи, Микки, ты когда поумнеешь?

— Давайте, двигайтесь! — Здоровенный солдат отгоняет нас от стены. Ма видит и бежит к нему.

— Куда двигаться? — спрашивает она, но уже нестрашно. — Пустите нас лучше назад, по домам.

Солдат толкает Ма. На этот раз Мэри ничего не делает.

— Ишь, какой ты у нас храбрый, сучонок! — разоряется Ма. — Шел бы ты откуда пришел, падла черно-рожая!

А он и правда черный. Я думал, у него тоже вакса на физиономии, как у всех этих «Черно-белых менестрелей». А этот действительно черный. Первый раз в жизни вижу чернокожего.

Как так может быть, чтобы чернокожие были в нашей войне на стороне бритов? Я вот всегда был на их стороне. А теперь я их ненавижу. Бритские подпевалы. Не будет им больше никакой рисовой каши в банках. Никому нельзя доверять. Пусть бы лучше сами ехали и помогали своим братьям в Африке. После того, что англичане вытворяли с ними в фильмах, такого просто не может быть.

Бриты расталкивают нас прикладами, и мы движемся, как бараны в этой идиотской телепрограмме.

— В конец улицы. Идем, — говорит Ма и шагает первой.

— Погоди, Ма, а с Киллером-то как? — спрашиваю.

— А ему придется остаться здесь, сынок. Мы не можем привести его к чужим людям.

— Но, мамуль!

— Так, хватит! Я и без тебя на пределе! — рявкает Ма.

— Помолчи, Микки, — просит Моль. Она меня обычно не гнобит, поэтому я замолкаю. Мелкая так стиснула мне руку, что даже больно. Интересно, Пэдди продолжают мутузить?

Все мы, которые с Гавана-стрит, идем вместе. Дети в пижамах или в одних штанишках, нас подталкивают, мы выходим на Джамайка-стрит. На ней полно женщин. Они перекрикиваются.

— Подонки! — Ма плюет на землю.

Старая Шейла обхватывает ее рукой за плечи.

— Ну ладно, Джози, — говорит Минни-Ростовщица, которая всем дает денег в долг и записывает в книжечку. У нее волосы вверх торчат как пчелиный рой.

— Твари бесстыжие, — бухтит Ма.

— Ты цела, Сейди?

— Ага. Стыд и срам, а?

Женщины перекликаются по всей улице. Я молча наблюдаю.

— Кого забрали?

— Да всех мужиков, до которых дотянуться смогли.

— Ну, завтра, с божьей помощью, всех отпустят.

— Ага, а в каком состоянии?

— Не надо при детях.

— У меня руки трясутся. Ни на что не гожусь.

Мы дошли до конца Джамайка-стрит. Моль несет Мелкую Мэгги на руках.

— Пушки-то нашли у кого? — спрашивает миссис Маканалли.

Ее Бридж идет за ней следом.

— Да мне-то почем знать? — Ма даже не смотрит в ее сторону, и я по этому случаю бросаю на Бридж убийственный взгляд.

— Могла бы и знать, — цепляется та к маме. — А то завелись тут у нас всякие, думают, что они лучше других. Разыгрывают из себя невесть что, — говорит и уходит.

Разыгрывают. Она что, хочет сказать, что мамуля — плохая актриса? Да если бы мамуля захотела, она бы обставила и Бетт Дейвис, и всех остальных. Даже Джуди Гарланд, если бы очень захотела. А эти корчат из себя невесть что, и все только потому, что Бридж играет в спектаклях у Мартины в гараже.

— Курва заносчивая, — говорит Ма Старой Шейле.

— Ты потише, Джози, — шепчет Старая Шейла. — А то с этой потом греха не оберешься.

— То-то я испугалась. Выпендривается, будто она жена Майкла Коллинса, а муженек ейный всего-то спер мешок колбасы.

— Будет врать-то! — смеется Старая Шейла. — Кто тебе такое сказал?

— Ну, может, и нет, но мужик он никчемный, да и безмозглый. Его парни послали обчистить склад Денни, а когда копы его замели, при нем только и было-то, что мешок колбасы, который он стянул для нее. — Мы все хохочем. — А посадили его за пушку, которую нашли у них в доме: из нее шлепнули брита, и на ней были его отпечатки. Никогда он не выйдет. Ну, да она не пропадет.

Дураком надо быть, чтобы оставить отпечатки на оружии. Я в два годика уже знал, что нельзя. Он что, ни одной телепрограммы за всю жизнь не посмотрел? Вот уж действительно — безмозглый.

— А брита-то, Джози, кстати, вовсе не он шлепнул, — говорит Шейла.