Стоян Даскалов - Огненные зори

Но однажды ночью вместо повстанцев в казарму ворвались какие-то люди в штатском. Они подняли солдат по тревоге — и на поезд. Куда повезут — не сказали. Лишь когда эшелон тронулся, пришел какой-то капитан и заявил:

— Я капитан Попов. Принял командование ротой. Против царя и отечества поднят бунт. Вы давали присягу. Настал час выполнить ее. Восстание должно быть подавлено.

«Ура», как перед атакой, никто не крикнул. Все молча стояли на открытой платформе. Эшелон двигался медленно: видно, начальство опасалось засады повстанцев. До Малобабино все шло благополучно, но за большим поворотом, у высотки близ луга у Лиляче, за которым показалась паровая мельница, паровоз неожиданно сбавил ход и остановился.

— Пути повреждены! — послышалось с передней платформы. Несколько солдат с винтовками в руках соскочили и залегли на лугу по обеим сторонам линии.

Повстанцы разобрали метров двадцать рельсов и побросали их в кюветы, а потом, решив видно, что дело сделано, ушли, не оставив засады. Путь был восстановлен. Повстанцы, наверно, были уверены, что подкрепления местному гарнизону из Врацы уже не пройдут. «Какая наивность, — размышлял Моно. — Забыли, что такое армия, а ведь сами недавно служили в ней». Моно был недоволен беспечностью повстанцев, но все же его не покидала мысль, что эшелон подвергнется нападению. Состав медленно подходил к станции. Орудия и пулеметы на платформах были изготовлены к стрельбе.

Моно нервничал. «Что же теперь будет?» Из кукурузы у станции прогремели залпы повстанцев по эшелону.

— Огонь! — приказал капитан Попов.

Влево и вправо потоком свинца понеслись ответные залпы залегших на платформах солдат. Пули срезали стебли кукурузы, и те валились как подкошенные. Падали так же и повстанцы, сраженные пулями, кто — Моно не видел. Хотелось увидеть хотя бы одного. Похож ли он на отца? Эта мысль не давала Моно покоя. И он сам, и его отец были родом не из этих краев. Если даже отец поднялся с оружием в руках, он где-то там, на равнине. Бой разгорелся здесь потому, что этот город находился в руках повстанцев, а из сел на подмогу им шли вереницы людей. Густой едкий дым окутал эшелон, и сквозь клубы этого дыма в сторону города неслась лавина пулеметного огня. Но в кого же стреляли солдаты? Как были вооружены те, кто поднял красное знамя восстания?

Когда дым рассеялся, солдаты увидели повстанцев. Это были крестьяне. Небритые. Со старыми ружьями. Они залегли в бороздах своих нив, словно собирались покурить самокрутку. Покурят — опять стреляют. Большинство в царвулях, заштопанной одежде, в бараньих шапках, лохматые, с приставшей к спинам соломой — как давали корм скоту, так и примчались защищать свою власть. На некоторых — золотисто-красный шелк кукурузных усиков: вероятно, очищали початки да так и бросились сюда по тревоге с вилами и топорами.

Моно видел, как убили одного из них. Сломался, словно сухой стебель, дернулся и упал на бок. Поезд стоял. Повстанцы перебежали через кукурузную поросль: решили залечь на другом, более укрытом от огня месте. Ружейно-пулеметный огонь затих, и только орудие сотрясало небо и землю выстрелами. Неподалеку от эшелона Моно увидел тяжело раненного повстанца, из-под ключицы у него струей лилась кровь.

Раненый лежал в канаве у подножия насыпи, которая вела к большому Ереденскому мосту. Моно спустился на гравий, подполз к раненому и подсунул руку ему под голову. Повстанец в залитой кровью одежде посмотрел на солдата затухающим взглядом и обмяк. Моно дотащил его до ступеньки платформы, а там помогли другие солдаты. Повстанец шепотом произнес свое имя — Драган — и потерял сознание.

Когда заняли город, раненого отправили в госпиталь, оборудованный еще повстанцами. Туда попал и Попов. Он был ранен во время взятия вокзала. Попов находился на втором этаже здания вокзала и оттуда командовал ротой, стрелял сам. Повстанцы, залегшие неподалеку от здания вокзала, поняли, откуда ведется огонь, и капитан был взят на мушку. Пуля рассекла Попову лицо. Так он попал в госпиталь, где находились раненые повстанцы.

Каратели недолго удерживали город. Подошел новый отряд повстанцев, и тут произошло то, чего Моно ожидал меньше всего. Рота вела огонь, а повстанцы продвигались вперед. Фельдфебель, замещавший командира, начал кричать на солдат:

— Бить точнее по цели!

Орудие зачастило, но повстанцы сбегали по склону холма к станции по-прежнему без потерь. Они словно купались в косых лучах солнца, и Моно видел, что происходило при каждом разрыве. Снаряды рвались либо в стороне, либо с большим недолетом, не нанося потерь атакующим. Повстанцы все ближе и ближе подходили к станции. Орудие с платформы вело огонь по холму, но там уже никого не было.

— Да куда вы стреляете! — орал перепуганный фельдфебель. — Вы их пропустили! Нас живыми переловят! Цельтесь точнее!

Он не был артиллеристом и не мог управиться с орудием. Да и цели уже не было видно.

— Эй, ты, почему плохо стреляешь? — набросился фельдфебель на Моно.

— Я хорошо стреляю, — ответил тот.

— Почему бьешь мимо?

— Это не мишени, а живые люди. Они все время перебегают с места на место.

— Чему только ты учился в казарме!

Моно пожал плечами. Еще немного, совсем немного — и повстанцы окружат станцию. Фельдфебель, видно, понял это.

— Да ты, наверно, только и ждешь, что они нас схватят. Отец-то твой ведь с ними!

— Мы не из этих краев.

— Но он мог прийти сюда помогать.

От злости Моно не нашел ответа. Он возился с прицелом, но фельдфебель не оставлял его в покое.

— Мне ведь известно, что ты говорил, когда пришел из отпуска. Говорил — готовится восстание!

— Да, но…

— И что в ваше село приезжал Георгий Димитров. И ты сам видел его…

Моно поднял глаза.

— Все село видело…

— Он говорил в кофейне. И сейчас ты думаешь о нем. Он для тебя командир, а не я. Потому и не стреляешь как следует, хочешь, чтобы нас окружили и перебили! — И с последними словами фельдфебель выстрелил, целясь прямо в мокрый от пота лоб солдата.

Моно, как стоял, склонившись к орудию, так и свалился. Уже теряя сознание, он слышал топот убегающих солдат. В какой-то миг перед глазами мелькнула переполненная кофейня, повстанцы, ползущие по холму, как муравьи. Вскоре повстанцы нашли Моно у орудия и вместе с другими убитыми солдатами зарыли. Для них он был убийцей, палачом, врагом революции. Никто не знал, кто он и как погиб. «Вратчанин, — говорили о нем, — горожанин, зачем пришел, то и нашел». Кто мог предположить, что среди солдат карательной роты найдутся сочувствующие повстанцам? В этой кровавой бойне середины не могло быть — или с нами, или против нас.

Прошли десятилетия. Пришла свобода, и вместе с другими бежавшими повстанцами вернулся из-за границы Петрушка — один из защитников станции. Когда вратчанская рота заняла станцию, он укрылся среди сложенных штабелями пропитанных дегтем шпал и лежал там до конца боя. Он ясно слышал и разговор фельдфебеля с солдатом, и выстрел, но не решился вмешаться. И лишь сейчас Петрушка открыл правду.