Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Василий же невозмутимо продолжал:

— А я позабочусь, чтобы преобразовать лицо… вернее, провинциальный лик нашего селения. Он, лик… Нет, оно, селение, будет сиять всеми цветами радуги, розово-лазуревыми, оранжевыми и прочее, в зависимости от окраски тюлей, — казалось, он закусил удила. — Со временем, проезжая мимо, иноземные гости будут упиваться зрелищем и восторгаться, как расцвело селение Ааму. И они поймут, что истинна наша вера в грядущее процветание, ибо факт налицо — Ааму превратилось в нечто между городом и деревней! А мы — клянусь жизнью Булана и моей! — мы с ним на пару не пощадим сил и способностей… О да! — совсем распалился заготовитель. — Вижу я в зримом и недалеком будущем: село наше станет светлым окошком, оно занавесится разноцветными ажурами и будет тюлево помахивать вслед проезжающим.

Сладостные видения убаюкивали, словно прохладный ветерок в знойный день. А участкового Василий вконец заворожил, как сирена руладами. Он уж было совсем запеленал их в тончайший радужный тюль, но Траян Николаевич встряхнулся:

— Стоп, Василь, хватит. Ты же коммерсант, не сломай шею на политике. Лучше скажи, зачем нам все твои радуги?

— Как?! И это спрашиваете вы, Траян Николаевич? Зачем людям красивые дома? Не дряхлые избушки, не косые хатенки, а роскошные дачи, настоящие загородные виллы! Ибо тюль не только на окно годится, но и на ложе с балдахином. Мы живем в веке нежно-тюлевом, насквозь женском… А что вы всё удивляетесь? Я теперь куда больше знаю, чем энциклопедический словарь молдавской академии. Люблю, знаете, изредка перелистать… — И тут же осекся: — То есть не я — дети перелистывают, заставляю. Сам-то я неграмотный… Они читают вслух, а я комментирую — толкую им, несмышленым, скрытые смыслы и умыслы. Дабы дети учились прежде у своего родителя и потом своим умом доходили, чего стоит каждый учитель от Лао Цзы до Платона и Будды.

— Ладно, — Траян Николаевич встал, похлопал ладонями по столу, — слышь, Василь Иваныч, твой Буланый заржал. Что, с ним хлопот много, а?

А Василий, как истинный торговец, не смог уйти, просто прикрыв за собой дверь:

— Начальники мои, вчера вот дочка мне прочла… Жил такой Дарий, царь персов. А когда еще не был царем, поспорил с двумя персами, кому из трех стать хозяином страны. И решили: чья лошадь на восходе солнца заржет первой, тому и быть царем! Назначили место, договорились, когда соберутся… Как видите, от ржания одного четвероногого зависела судьба целого государства! И Дарий вот как с этим справился: надо дать жеребцу порезвиться здесь с кобылой, и на рассвете его обуяет ночное воспоминание, и он подаст голос. Так и вышло: почуяв знакомый дух, жеребец Дария заржал первым. А мы все, люди, тоже грешные.

…Все это Ангел и рассказал начальнику. Замолк… Вздохнул и снова:

— А вечером я пошел к нему с газетой, и, представьте себе, он, старьевщик Василий, от радости пьяный и с молдавской энциклопедией в руке!

— Так вы же сказали, он неграмотный!.. — изумился начальник.

— А я его на все подписал, — торжествующе заявил Ангел. — Он у нас человек состоятельный. И послушайте только, что он мне говорит: «Мэй, Ангел, скажи-ка ты мне, ты ведь умный. Скажи: что такое человек? Зачем он рождается? И откуда эти слова: «Цыган без лошади что без крыльев птица»? Почему их не записали в энциклопедию? Я — против!..» — и Ангел глубоко вздохнул. — Вы поняли? Он сказал: я — против!

Начальник часто-часто замигал, улыбнулся:

— Как так — против? Против чего? Энциклопедии? Ведь речь идет о его образовании…

— Что я мог ответить неграмотному? — погрустнел Ангел. — Сказал только: «Мош [11]Василий, человек — кусок дерева: хочешь — крест из него делай, хочешь — дубину…»

— Хорошо вы ему сказали, — кивнул начальник, а про себя подумал: «Шустрый малый, на будущее надо иметь в виду… Из него выйдет хороший начальник отделения».

— И знаете, что он мне сказал? «А вот и не сделаешь!» — И снова вздохнул Ангел. И прошептал: — Ах, имел бы я мотоцикл… Ах, я бы с разгона… бац! и раздавил как лягушку…

— Что? — изумился начальник. — Ко-го-о-о? — повторил он.

— Как кого? Да его же, Синькина-Воскресенье!

Стало тихо. Исчезла спокойная радость, и над обоими распростерла свои крылья печаль: как же так, человек человеку желает смерти. Ангел совсем сгорбился в кресле, словно пришел сюда сознаться, что уже совершил злодеяние.

Начальник опять зарылся в бумаги, разложил их, посмотрел, сложил… Потом сказал Ангелу задушевно:

— Хм, вы жестоки… В отделе кадров были?

Ангел промолчал, размышляя: «А ведь он не догадывается, какая буря терзает мою душу. У Синькина хоть сельповская Лилия была, и благодаря ей он отхватил себе буланого. А что есть у меня, чтобы потребовать мотоцикл? Чем я владею? Ничем… кроме сумки и подписи его, что назначена мне грамота. И что захочет взять начальник у меня за «Яву»?» Тут он и услышал отеческий голос:

— Будьте добры, распишитесь… Вот здесь, справа…

И тут… Наверняка с Ангелом что-то случилось: он вдруг открыл широко-широко свои иссиня-черные глаза и спросил изумленно:

— Ах, еще и мне расписываться? За грамоту?! А зачем мне расписываться за какую-то грамоту?

— Как — зачем? Вы что, никогда раньше не работали, не поощряли вас?

— Работал, поощряли…

— Кто? Где?

— Да на селе.

— Кем работали?

— Пастухом…

Это «пастухом» прозвучало здесь странно и чуждо, будто бы в насмешку, будто — иронией над начальником подписки «Союзпечать». Вот почему Ангел добавил:

— Разве это имеет значение? Кем, где, когда, за что? — И опять: — Кем, где, когда, за что? Повторяю: я же пас сельское стадо. Думаю, в этом нет ничего постыдного. В нашей стране… Даже в нашей республике, как-то сообщали и фотографию дали, какая ныне жизнь у чабана: в «Ладе», за отарой овец… Почему почтальону не дать в пользование мотоцикл, как старьевщику?

— А вы грамотный? — недоверчиво спросил начальник. — Сколько классов у вас, что кончали?..

— Конечно, грамотен, конечно!.. Когда сельским был пастухом, крестьяне мне коров доверяли без всяких расписок и подписи… Все — на совести!..

Начальнику показалось, что этот уже начал хамить, издеваться над ним: вот на тебе — из сельского отделения связи присылают… кого? Пастуха! Мало того, что до этого у них в этом Ааму был почтальон совсем никудышный, ну, прямо настоящий анекдот! В грамоте — ни в зуб ногой, разносил почту, не зная кому, не зная что. Еле-еле от него избавились…

«Как так — работаете почтальоном и не умеете читать?» — возмущались в районе. «А зачем мне уметь? Что я, шпион?» — удивлялся мужик. «Как же вы расписываетесь, когда получаете почту, зарплату?» — «Как? А вот так. Дайте-ка бумагу». И рисовал во весь лист К (его звали Кихая).