Василе Василаке - Пастораль с лебедем

На прошлой неделе сестра просветила Мару: «Ты, что, леля, с завязанными глазами живешь? Или уши заложило? Не слышишь — село гудит, Дианка твоя спуталась с этим громилой… Чую неладное, позапрошлой ночью приснилась мне вся в черном… оделась в мешковину и месила ногами грязь перед кооперативом… потом ела черные грибы, а те пищали, как живые. Сегодня, представь, иду в магазин, а жена Робу говорит: «Что, Тудор ее с носом оставил, твою племяшку?» Я так и села: «Какой Тудор?» — «Моряк, говорит, бывший, пожарник из района. Видела его с дочкой Грэждиеру, тащил Софийку за шею, будто душить собрался в саду за домом культуры…»

Жених в это время топтался в сенях. Щелкнул пальцами, через открытую дверь окурок вылетел на крыльцо, а следом длинный, коричневый от табака плевок.

«Вот народ, всю жизнь клюют носом, вниз головой спят, как летучие мыши. Мать моя, какая сказочка, детишек баюкать! Ну, я им скажу… Я скажу: что вы видели своими сонными глазами? Как живут голуби, лебеди и рыбы да дорогие вашему сердцу наседки, которых надо привязывать веревкой к дереву, чтобы цыплячий выводок не разбежался? Вот что вы понимаете о жизни и любви… А как вам нравится инкубатор? Нынче на повестке дня новая квочка — шкаф, напичканный электричеством! Миллион цыплят за один присест, плохо? С кого теперь вам брать пример? Я кое-чего другого понюхал, милые мои… Слышали про Индонезию? Кожа у тамошних девушек как сливочное повидло. А вы молитесь на зодиак… Помню, одну старушку показывали по телевизору, звали ее Сурья. Говорила так: «Почаще улыбайтесь, люди, и трудитесь на свежем воздухе. Сто восемьдесят два года я встречаю по утрам солнце, и верите ли — не устала, а замужем была тридцать девять раз. Улыбайтесь, когда только можно, и не устанете жить…»

— Эй, Тудор, сынок! Никанор, сестрица, откройте дверь кто-нибудь, скорей!

Крики донеслись с улицы, в комнате вздрогнули от неожиданности. Никанор с женой переглянулись: «Какая дверь, что такое?»

— Молодец, доченька, ко времени поспела… — Бабушка жениха встретила на пороге хозяйку дома, та вошла с большим подносом в руках, а на подносе дымилась запеченная в духовке индюшка. — Ой, не забыть бы, ты дверцу прислонила кирпичом? Гляди, заберется собачонка в печь…

— Сестра, почему меня не позвала? Помогла бы тебе управиться… — пожурила ее по-семейному жена Никанора, втайне гордясь достатком в доме.

— Ай да вы, сватья наша, ей-богу… — сказал и отец невесты.

Никанор тоже в стороне не остался:

— Как гусаков нас, сват, кормят, хе-хе!

Так уж принято, восклицаниями и восторгами почтить старания хозяйки, а от души ли ахают гости или «по долгу» — время пусть рассудит.

— Знаете, сват Никанор, — стал вдруг жаловаться Ферапонт, — у нас дом прямо на самом тракте стоит. Так я, когда ухожу, окна-двери запираю, закрываю ставни да на ставни вешаю мокрую простыню. А приду вечером — все равно от пыли дышать нечем. Носится шоферня с АТБ, по два плана гонят, сумасшедшие. Не смотрят, что под колесом, дорога или собака, а то и гусь, бывает, попадет или теленок… Ей-богу, чистой тарелки не найдешь в доме, пыль столбом. Ни вздохнуть, ни поесть — песок на зубах скрипит. А они на глазах по гусям ездят, как по асфальту!

Жена его поддержала:

— Вверх от магазина живой курицы не увидишь, дожили.

— Да, сватья дорогая, теперь в лесу самое житье. У лесника много ли дел? — вступила в разговор Василица. — Огород поливать не надо, хворосту на растопку полно, грибочки себе растут, по осени кизила насобираешь. Корове раздолье, с травой никакой мороки, знай паси, и сена копенку-другую поставишь на зиму.

Она заулыбалась, радуясь, что дом утопает в запахах куриного жаркого, румяненькие куры красуются на ее столе, хоть и повывелись выше магазина.

— Что ж вы не пробуете ничего, гости дорогие? Мясо стынет, холодец тает… А голубцы кто еще не взял?

Василица так и сияла, гордо обводя глазами комнату — люди почтили ее дом, а она, мать взрослого парня-молодца, скоро станет свекровью.

— Мэй, опять стаканы пустые. Ты у нас за хозяина сегодня. Никанор, не сочти за труд… Тудор сейчас придет.

— А? Что-что? — сказал Никанор и крепко задумался, уставившись в одну точку. Привиделся ему нынешний осенний денек, лесная поляна и солнце, отвесно и яростно бьющее из-за быстро бегущих по небу туч. И малыш на поляне — тот, что родится вскоре у племянника. Жених с полчаса как ушел, мечется туда-сюда, будто ему и дела нет до предстоящей свадьбы. Перекур за перекуром, а ребенку его в третьем тысячелетии жить…

— Никано-ор! — тронула его за плечо Вера. Знала она за своим словоохотливым мужем слабинку: временами его посещают видения, иногда вот так остановится посреди разговора, прикроет глаза — и хоть тресни, двух слов не может связать. А потом с удивлением признается: «Знаешь, жена, если не думаю, слова откуда-то сами берутся, но стоит задуматься…» — «Никанор, как же так! Ты уж лучше не думай…»

Вот и сейчас сидел он, тихо покачиваясь, как мусульманин под клики муэдзина.

— Никанор, — шепнула Вера, — далеко залетел? Очнись, эй!

Бостан вздрогнул, как от озноба, поглядел на жену, будто впервые увидел. Так он еще в детстве вздрагивал, во сне, отгоняя ночные страхи.

— Тьфу, черт, так и свихнуться недолго, ей-ей… — и откинулся на спинку стула, стряхнул с колена крошки.

Никанор не слышал, о чем говорили за столом, пока он витал где-то в лесных чащах, а Ферапонт продолжал, обращаясь к нему:

— Знаете, сват, все дело в законе. Может, кому и плохо с законами, да без них вовсе дело дрянь! Брат моего деда служил егерем, и когда приходила пора собираться в лес, падал перед иконами, бил поклоны, потом жену целовал троекратно, точно навек прощался. Добираться ему через три уезда, а от Днестра до Прута сплошняком лес. Ехать-то одно удовольствие, солнышко не палит, да вдруг из-за вяза или куста тенистого шасть перед лошадью лихой человек с обрезом — и пропал егерь. Вот он и целовал бабушку Софронию, говорил: «Прости, жена, не вернусь через сорок дней — начинай меня поминать. И детей береги…» А теперь что? Летят на луну и улыбаются, как Гагарин: «Поехали, ребятки!»

Никанор спохватился:

— Да, сват, не суровы у нас законы. Добрые по-отечески, я бы сказал, ласковые даже, как вода в купели. Ваш егерь чего боялся? Что разбойник громыхнет из-за дерева. Теперь другая жизнь пошла, пистолетов не носят… Только иной раз выйдешь в городе из троллейбуса, любо-дорого с ветерком проехаться, хлоп по бокам — в карманах тоже ветер гуляет, бритвой порезали. А закричишь «караул!» — кулак кажет, стервец: «Ша, старик, жить надоело? Давай гони еще рубчик, не жмись!» Обчистят и глазом не моргнешь. Помню, дед меня учил: «Проходят наши времена, Никанор, как вы жить будете? Гляди, малый, ноги береги — завидишь издали чужака, беги что есть мочи, так-то оно верней…»