Марина Раевская - Я все смогу сама [litres]

И только договорив это, Игорь понял, что прокололся еще раз. Глаза Вали вспыхнули злым огнем. Она изо всех сил распахнула дверь на террасу и коротко бросила:

– Пошел вон!

Игорь поспешно сбежал с крыльца. Валентина демонстративно заперла за ним дверь, чего не делала почти никогда, и отправилась убираться в гостиной. И когда мыла посуду, все еще кипела – не могла прийти в себя от того, как гадко с ней поступил некогда обожаемый муж.

«Мать ему писала! Скотина! То есть мамочке писать мы не переставали, а вот о детях можно забыть… Ублюдок!»

Наконец посуда была вымыта, бокалы вытерты и те самые плоские блюда для лакомств аккуратной стопкой отправились в буфет. Валя несколько долгих минут постояла под душем и наконец упала в постель. Тихо звякнула монетка – пришло сообщение. Валя отчего-то была уверена, что ей пишет не Игорь. Так оно и оказалось. СМС было от Александра: «Спи сладко, самая красивая девчонка школы!»

Она набрала ответ и блаженно откинулась на подушки. Слава богу, что не каждый день бывает так насыщен событиями…

– Ну что, как твоя женушка? Хоть обрадовалась?

– Обрадовалась, плакала даже.

– Удивительно. Я от нее никаких эмоций за эти пять лет добиться не смогла.

Да, мать все-таки была невыносима. Неудивительно, что отец от нее ушел почти сразу после свадьбы. И как она могла любить кого-то, кроме себя? И уж тем более – невестку. Уж как его жена ни старалась наладить мало-мальски человеческие отношения со свекровью, но ничего не получалось. Да и как могло получиться, если с первого дня она была только «твоя женушка» (с презрительно поджатыми губами) или «твоя дурочка» (с улыбкой превосходства).

Хорошо хоть, что девчонки были копией матери – умные, покладистые, красивые. А для женщины больше и не надо. Во всяком случае, он ничего большего никогда и не хотел.

Если бы сейчас его встретила та Валя, прежняя, может быть, он бы решился еще раз все изменить в своей жизни, вернее, все вернуть. Забыть о Поле, забыть об этих пяти годах, о том, что он замутил со своими новыми черными друзьями. Может быть… Но встретила его совершенно другая, офигенно привлекательная, но при этом абсолютно незнакомая чужая женщина. И с ней никак не получилось бы забыться, не удастся даже вернуться в то светлое незамутненное прошлое, где и бед-то никаких не было. Где никто не отбирал у него жизнь… Вернее, не пытался отобрать, где даже пугали как-то… не всерьез.

– Мама, угомонись, пожалуйста. Валя прекрасная мать, умная и чуткая. Девочки замечательные. А не остался я из-за тебя. Тебе ж надо ужин приготовить… Насколько я понял, девочки не приходили.

– Не приходили. Похоже, мамаша не пустила…

– Господи, мама! Ты можешь о чем-то другом? Девочки дома обе. Катя болеет, Кира к сессии готовится.

– Так она еще и дочерей запустила! Я же говорила – никудышная жена и просто отвратительная мать. Вот если бы я тебя так воспитывала…

– Я бы умер в три года от голода и обморожения.

И тут вдруг его мать замолчала. То ли и в самом деле в далеком детстве у него было что-то такое и он просто вспомнил. То ли вдруг мать стала на вершок умнее.

Можно было отправляться к себе – он тоже чувствовал себя разбитым. Почти как жена. Все-таки пять лет – маловато, чтобы разучиться читать по лицу когда-то самого близкого человека, как в открытой книге. Может быть, он зря приехал? Может быть, вообще все затеял зря?

«Ну как же «зря»? Мать надо вывезти – кто-то же должен жить в доме. Даст бог, за внуками кто-то же должен будет следить. Конечно, будет няня, но без родного глаза…»

И тут он себя одернул – уж его-то мать ни родным глазом, ни любящей бабушкой не станет никогда. Глупо об этом даже думать. И забрать он ее хочет только по одной причине – чтобы никогда сюда не возвращаться, даже на похороны. И дом ее, конечно, продать. Пара-другая тысяч точно лишней не будет. Там, на другом конце света, его ждут – там новое дело, там дом, любимая. А тут…

«А что тут? Жена чужой человек. Дети? За пять лет тоже чужими стали… Приятели? Ну когда человека приятели могли удержать на родине? Или вообще где-то? Да чушь все это… Что-то я зря расчувствовался. Надо быстрее покончить с делами и свалить навсегда из этого убогого Камышинска и из этой убогой жизни!»

Он закрыл глаза и увидел, как наяву, ту саванну – серо-рыжую, невероятную. Колышущиеся горькие травы, бесконечная равнина, редкие деревца… А океан? Такой могучий, такой равнодушный…

Пола так любит на уик-энд приезжать на побережье. Она может часами смотреть в даль, словно волны ее гипнотизируют или успокаивают. Зато вечер после такого дня всегда принадлежит ему – словно Пола успевает за несколько часов совершить какое-то бесконечное странствие и радуется, вернувшись в их уютное бунгало.

Да, не зря он согласился поехать в ЮАР. Ох, не зря! Конечно, все эти рассказы о том, что белых ненавидят, оказались чистейшим враньем. Во всяком случае, он довольно быстро именно там выбился в люди. И понял, что тут ему и надо жить до конца своих дней, рожать и растить детей. И больше никогда не думать о том, как «бороться» с пожарной инспекцией или санстанцией. Не решать, какая власть ему удобнее – потому что там, далеко-далеко на юге, именно он власть. Вернее, его деньги. А чтобы их становилось больше, их надо вкладывать в дело, а не морозить тут, в крошечном унылом городишке.

«Да, все правильно! Как можно скорее забрать деньги и навсегда распрощаться с прошлым!»

Он уже почти уснул, но успел подумать, что надо бы Поле книжки присмотреть. Хотя вряд ли здесь, в бывшем военном городке, он найдет хоть что-то стоящее. А вот в столице – наверняка.

«Мать будет счастлива! Наконец кто-то будет с ней говорить по-французски и читать Сервантеса в подлиннике…»

Хотя представить собственную мать счастливой или хотя бы просто довольной он не мог. «И как Валька ее столько лет терпела…»

Это утро началось совершенно иначе: не Валя будила дочерей перед пробежкой, а Кира вошла на цыпочках в комнату матери. Да и о какой пробежке можно было говорить, если вчерашняя гроза прекратилась ненадолго, всю ночь моросило, а с утра опять зарядил сильный дождь. Наверное, этот шорох капель воды в листьях старого каштана, который рос прямо возле дома, и убаюкал их всех.

– Ма-а-а-мочка, – Кира осторожно потрогала мать по плечу. – Ма-а-ам, просыпайся, уже почти десять.

– Не хочу-у… – сонно ответила Валя, но последние слова дочери ее уже разбудили. – Как десять? Уже? А будильник почему молчит? Черт, теперь не побегать…

– Мам, да ты в окно посмотри, а! Какая пробежка? Это будет синхронное плавание…

Валя усмехнулась, послушно перевела взгляд за окно, рассмотрела промокший насквозь сад, лужи, по которым весело плясали дождевые капли, и блаженно откинулась на подушку.