Йожеф Дарваш - Город на трясине

В виде одного из главных пунктов программы контрреволюции выплыл лозунг защиты расы. У джентри помоложе память о промотанных, прокученных, попавших в чужие руки родовых поместьях моментально отозвалась болью в душе, и лозунг защиты расы, под которой, естественно, подразумевалась не защита венгерских крестьян или рабочих, а травля другой расы, был осуществлен в виде массовых убийств, совершенных в Шиофоке и Орговани.

В контрреволюции участвовали почти исключительно джентри и представители швабского среднего сословия. Массовую базу для себя силы контрреволюции нашли прежде всего среди зажиточных слоев крестьянства, будапештской мелкой буржуазии и в чиновничьей прослойке.

Среди крестьянства пролетарская революция довольно ощутимо подорвала свои позиции негибкой и однобокой политикой в решении земельного вопроса. В результате неправильного, догматического толкования марксистского учения безземельные крестьяне причислялись к пролетариату, а тот, кто владел хотя бы клочком земли, безоговорочно относился к частным собственникам, то есть к представителям враждебного лагеря либо, в лучшем случае, к числу нейтралистов. Не учитывался и тот факт, что в силу своеобразия развития Венгрии из-за отсутствия демократических преобразований в стране венгерское крестьянство в своем большинстве представляло собою прогрессивную силу и могло быть использовано как союзник в борьбе против своего извечного врага — феодализма. Вместо того чтобы сразу раздать землю безземельному и малоземельному крестьянству, упор делался на внедрение крупнопроизводственных форм в сельском хозяйстве.

Контрреволюция попыталась воспользоваться этой ошибкой и в целях создания массовой базы заявила для виду, будто поддерживает требования крестьян о проведении земельной реформы. А против рабочего класса, изолированного таким образом от крестьянства, были приняты самые жесткие меры. Контрреволюционеры не удовлетворились тем, что уничтожили или бросили в тюрьму руководителей пролетарской революции, загнали в подполье коммунистическое движение. Они старались разгромить и другую организацию рабочего движения — социал-демократическую партию. На нее сыпались обвинения в предательстве, в сионизме. Контрреволюция разгромила типографию; двое сотрудников газеты «Непсава» товарищи Шомоди и Бачо были убиты.

Однако в конце концов феодальная реакция решила, что гастроли контрреволюционной «труппы» пора прекратить. Опасались, как бы членам «труппы» не слишком понравились политические подмостки и как бы они со свойственным джентри легкомыслием не наобещали чего лишнего. Пора было уже приводить в порядок хозяйственную жизнь, разрушенную в результате поражения в войне и революций, налаживать производство, заполучить новые рынки, заняться бизнесом. Ведь сколь бы ни был хорош контрреволюционный запал, сколь бы красивой барской забавой ни выглядела карательная деятельность «активистов», особенно расправы над коммунистами и евреями, в конечном счете рано или поздно нужно было возвращаться к «трудовым будням», так как бизнес, что ни говори, превыше всего.

Однако для нормализации всей хозяйственной жизни в стране, где уже не существовало Габсбургской монархии, требовались иностранные займы, а иностранный капитал с недоверием взирал на контрреволюционный хаос. Ему нужны были солидные, надежные партнеры, землевладельцы и капиталисты с прочным положением, а не суетливые джентри. Одним словом, надо было срочно завершить контрреволюцию, тем более что она успешно справилась с тем, что было ей поручено. Как говорится, мавр сделал свое дело, мавр может уйти…

Прежде всего следовало урегулировать отношения с имевшими крепкие связи за рубежом наполовину запуганными, а наполовину обиженными крупными фабрикантами из числа евреев. Это оказалось не столь уж трудным делом. Стоило только предстать перед ними в виде ангелов консолидации и прошептать на ухо волшебные слова, милые сердцу капиталиста: «Порядок, безопасность, преемственность прав, свобода предпринимательства», как примирение тотчас же состоялось. Снова между феодализмом и крупным капитализмом был заключен союз, удалось достигнуть согласия и по еврейскому вопросу. Все это было скреплено печатью «христианской Венгрии» и названо «сегедской идеей». А затем Иштвану Бетлену [7] Бетлен Иштван (1874—1947) — граф, крупный помещик. Во время венгерской пролетарской революции — один из вожаков контрреволюционных сил. С 1921 по 1931 год — премьер-министр. С 1920 по 1944 год — один из лидеров правящей партии, представлявшей блок крупных помещиков и магнатов финансового капитала. — Прим. ред. было поручено реализовать эту договоренность и политически.

Лучшего выбора нельзя было и придумать. Бетлен приступил к делу с политической изощренностью, выработанной венгерским феодальным строем на протяжении своего тысячелетнего господства, и к тому же с некоторой долей трансильванской хитрости. Кое-кого из актеров контрреволюционной «труппы», прежде всего Гембеша и Экхардта, которые чересчур серьезно отнеслись к своей роли и не хотели замечать, что занавес уже опущен, а спектакль окончен, он ловкими ударами сбросил со сцены. С крестьянством дела обстояли потруднее. Вокруг Иштвана Надьатади Сабо [8] Надьатади Сабо Иштван (1863—1924) — лидер Независимой партии мелких сельских хозяев, выражавшей интересы кулачества. С 1920 по 1924 год дважды был министром земледелия. — Прим. ред. за последние два года образовалось солидное массовое движение, которое объединяло, правда, главным образом довольно зажиточных крестьян (в это время появился термин «мелкий хозяин»), но тем не менее требовало себе места за политическим столом под лозунгом борьбы с феодализмом и проведения земельной реформы. Это был противник посерьезнее. Его следовало обезоружить с помощью хитрости, а не грубой силы. Прекрасная идея — организовать «историческое рукопожатие» крупных венгерских землевладельцев и крестьянства… И чтобы сделать это рукопожатие еще значительнее, еще торжественнее, надо произвести крестьянского лидера в министры, в «его превосходительство». Насколько хитрее поступил бы Вербеци, если бы предложил Доже бархатное кресло, а не заставлял его мучиться на железном тропе…

Иштван Надьатади Сабо принял протянутую ему руку, а также согласился занять бархатное кресло, своим именем, своим авторитетом оказав давление на крестьянство и прикрыв малокровную, незначительную земельную реформу, представляющую собою не то чтобы жертву, а просто постыдную подачку со стороны крупных помещиков, а если приглядеться внимательнее, то даже бизнес, так как они отделались от самых плохих земельных угодий, получив за них солидный выкуп.