Вионор Меретуков - Млечный путь

Отныне я решил руководствоваться старой доброй истиной, изобретенной нашими мудрыми и основательными предками: живые должны думать о живых. А поскольку в живых из всего когда-то огромного клана близких и дальних родственников остался я один, то, стало быть, и думать мне предстояло исключительно о себе.

…Машина, визжа на поворотах, неслась по заснеженной Москве. От «особнячка» мадам Авдеевой до моей квартиры на Покровском бульваре рукой подать. Но я попросил водителя немного поколесить по ночному городу.

Я скосил глаза и посмотрел на Тамару Владимировна. Она спала у меня на плече. Трогательная челка ласкала мне щеку. Вид у моей подруги был невинный и доверчивый, как у девчушки, которая уснула, когда бабушка рассказывала ей сказку с хорошим концом. Мне захотелось поцеловать ее в теплую голову. Волосы Тамары Владимировны пахли свежим ветром. Словно голову ее вывешивали на балконе. Почему-то у меня защипало глаза. Никак мне не избавиться от сентиментальности. Меньше надо пить.

Сквозь сон Тамара Владимировна прошептала:

— Сапега, я тебя очень люблю.

Пахло от нее, как всегда: так пахнут ухоженные дети, можно было подумать, что она всю ночь не водку глушила, а пробавлялась яблочным морсом.

Нет, решил я, убивать ее не буду. Куплю ей лучше новую шубу.

Каникулы существуют для кого угодно, только не для нас, каторжных работников умственного труда, и поэтому с раннего утра 2 января вся редакция была в сборе. Поразительно! Пришел даже Брагин. Часом позже приплелся Петька. Выглядел он ужасно: круги под глазами, бледные губы, серая щетина на щеках. При этом его шатало и трясло, как в лихорадке.

— Забыли побриться? — с фальшивым участием спросил Лондон, помешивая ложечкой в стакане с чаем.

— Почему забыл?! — возмутился Петька, лязгая зубами. — Просто времени не было. Зато я попудрился.

— Петя, голубчик! Хотите послушать, как я не стал членом КПСС? — поинтересовался Лондон.

— Оставьте меня в покое! — простонал Петька. В ответ Лондон насильно усадил его на стул.

— Вы весь какой-то пегий, — Лондон сделал шаг назад, чтобы лучше рассмотреть Петьку, — вы мне не нравитесь в последнее время.

— Я вам всем всегда не нравился! — истерично вскрикнул Петька. — Вы постоянно выискиваете во мне недостатки. Могли бы не трудиться, попросили бы, я бы вам сам на них указал. Кстати, давно хотел вам заметить, что вы каждую спокойную беседу неизбежно превращаете в ожесточенный спор, в котором для вас важна не итоговая часть, сближающая оппонентов и ведущая к установлению истины, а победа, причем победа любой ценой. Для вас спор интересен только в том случае, если вы его выигрываете. Поймите, это аморально!

— Угомонитесь, Меланхолин, — встряла Бутыльская, — Ефим желает вам добра. А вы и вправду какой-то весь пегий, это он верно подметил. На лошадь похожи.

— Оставьте… — устало повторил Петька.

Лондон извлек из портфеля бутылку водки и вопросительно глянул на меня,

Я индифферентно кивнул головой.

Повеселевший Петька тут же открутил пробку, а Лондон напевно, в стиле Пимена, приступил к рассказу:

— Эта нравоучительная история берет свое начало в те времена, когда в ходу были кожаные рубли и деревянные копейки. Слушайте и запоминайте, олухи! Я проучился 10 лет в школе. Спроси меня сегодня… ах, лучше ничего не спрашивать! Из математики в голове осталась только таблица умножения. Ну, еще катеты и гипотенуза. Но что это такое, я не знаю. Квадратные корни? Не смешите меня. Мне легче извлечь утопающего из проруби, чем квадратный корень из четырех. Из геометрии сохранились только штаны, которые во все стороны равны. Из физики — тело, погруженное в ванну. Тело, кажется, должно вытеснять воду. Но это понятно и без физики. Из географии я помню только пролив Лаперуза, но где он находится, убей бог, не знаю, а из истории, астрономии, зоологии, биологии, химии — не осталось ничего. Словно этих наук вовсе не существует.

Все, что я вынес из школьной программы, можно выучить за неделю, максимум за две. Зачем тогда эти 10 лет?.. С институтом та же история. Я окончил филфак, русское отделение. И вот что я вам скажу. Грамматику русского языка по-настоящему я начал постигать, когда стал преподавать ее в школе. До этого я писал с ошибками. Надо сказать, что вокруг меня было полно людей, включая больших и малых начальников, которые знали этот предмет не лучше меня. И плохое знание русской грамматики никак не мешало им успешно продвигаться вверх по служебной лестнице. Некоторые из них вообще не владели письменной культурой. То есть в буквальном смысле слова почти не умели писать. Не вру. Директор школы, давая мне рекомендацию в партию, потел над ней несколько дней. Видели бы вы его каракули! Причем надо сказать, что «рыба» рекомендации у директора была: ему не надо было ничего выдумывать — нужно было лишь переписать начисто то, что я ему подсунул, то есть всякие там родился, учился, трудился во славу Родины, активно участвовал в общественной жизни, успешно овладевал политической грамотой и прочая лабуда. Но даже переписывание давалось директору с невероятным трудом! Оказалось, что моему шефу было не под силу написать пару более или менее связанных между собой предложений. И это в советской средней школе! Но при этом — сколько гонора и фанаберии! Прошло дня три-четыре, и директор через секретаршу передал мне рекомендацию. Я отнес ее секретарю парткома. Тот мельком посмотрел на каракули и вернул назад. Оказывается, бумага была оформлена неправильно: «шапка» находилась не по центру страницы, а чуть правее. Партия зорко следила за порядком.

Проклиная все на свете, я опять поплелся к директору. Когда он понял, что ему придется заново все переписывать, он чуть умом не тронулся. Прошло еще несколько дней. Из парткома меня поторапливали. Наконец рекомендация была составлена по всем правилам. И вот я в который раз стою пред строгими очами секретаря парткома. Он глянул на характеристику и опять вернул. На лице его отразилось недоумение, смешанное с брезгливостью. Словно парторг голой пяткой вляпался в коровью лепешку. Оказалось — чернила не те! Надо — черными, а этот идиот накарябал синими!

«Ну, что еще?! — заревел он, когда я вошел к нему в кабинет. — Я уже жалею, что решил дать тебе характеристику. Таким, как ты, не место в партии!»

Таким образом, мой шеф, сам того не желая, уберег меня от роковой ошибки. Ну, как историйка? — спросил Лондон и огляделся. Но большинства слушателей не обнаружил: кроме меня, все уже давно разбрелись по своим местам.

Я спустился в кафе. Заказал сардельки и кружку пива. Я уже завершал свою сиротскую трапезу, когда ко мне подсел Петька.