Филипп Поццо ди Борго - Второй шанс (ЛП)

Однажды он рассказал мне о травме, которую пережил в детстве, и я увидел слезы разочарования на его лице. У его родителей было более десяти детей. Когда ему было три года, его отдали дяде по отцовской линии, у которого не было детей. Видимо, это было привычно для Алжира в то время, но Абдель так и не смирился с этим. Привыкнув к жизни озлобленного одиночки, он почувствовал, что в нашей семье его принимают радушно.

Он затаил обиду на весь мир. Его рост был всего метр семьдесят, и чтобы компенсировать его, он стал невероятно сильным. Он набрасывался на любого, кто «не уважал» его, и на мужчин, и на женщин.

– Это неправильно, бить женщину, – говорил я ему.

– Тогда ей не следовало называть меня грязным арабом.

Естественно, он не стал бы упоминать тот факт, что он прибавил скорости, когда женщина еще была на пешеходном переходе, или подрезал ее, или она просто не отреагировала на его шаблонную фразу в попытке познакомиться, это могло быть что угодно.

Некоторые женщины отказывались от его ухаживаний, но я был поражен тем, сколькие этого не сделали. Я даже видел, как некоторые записывали свои телефонные номера на ладони, хотя их мужья были неподалеку, и похоже, это не сдерживало интерес Абделя. Одна женщина приняла его заигрывания, несмотря на то, что была с матерью и дочерью.

Надо сказать, он был очень забавным и обладал невинным нахальством, которое, должно быть, пробуждало в них инстинкт покровительства, даже если он и в самом деле походил на дьяволенка.

Однажды днем позвонила женщина, она кричала и плакала. Я успокоил ее и попросил рассказать, в чем дело. Я не поверил своим ушам. Она познакомилась с Абделем в полдень того же дня. Она попросила его сводить ее на обед. «Без проблем», – ответил тот, что было удивительно, так как он отказывался тратить деньги на тех, кого завоевал.

Затем он «случайно» остановился возле кладбища Пер-Лашез и, раз уж они были там, попросил «аперитив». Молодая женщина, которая была не такой уж неопытной, описала во всех подробностях, что ей пришлось проделать, чтобы удовлетворить острую необходимость нашего друга. Едва потребность была удовлетворена, он попросил ее вытащить что-то из багажника. Затем он крикнул и бросил ее. Я пообещал подруге Абделя, что он получит строгий выговор.

Абдель пришел домой. Я неодобрительно рассказал ему обо всем, что только что услышал. Его истерика длилась десять минут. В заключение он сказал, что сэкономил на еде и настоящем аперитиве. Он рассказал мне еще кучу таких историй, пока я не остановил его, чувствуя непреодолимое отвращение.

Он боялся только одной женщины: моей любимой дочери Летиции. Если я хотел увидеть ее, то сам звонил ей в комнату, чтобы Абделю не пришлось стучаться к ней. Никогда еще, по его словам, он не общался с такой проницательной девушкой. Это пошло ему на пользу.

Его отношения с мужчинами, между тем, сводились к принципу «кто сильнее, тот и прав». «В жестком мире, – думал он, – лучше быть самым жестоким из всех».

Однажды днем Абдель припарковался около нашего дома, заблокировав парковочное место соседа, и вернулся в квартиру, чтобы запереть её. Я был в машине, Летиция – на переднем сиденье. В следующий момент рядом остановилась машина соседа с дипломатическими номерами и начала неистово сигналить. Это не заставило Абделя пошевелиться. В общем, он обошел вокруг, чтобы проверить, хорошо ли я закреплен. Водитель колотил по клаксону, его лицо было пунцовым. Абдель неторопливо подошел к его двери. Раздраженный сосед выскочил из своей симпатичной вольво и атаковал его. Он был американцем, на голову выше и на двадцать пять килограмм тяжелее Абделя. Но, тем не менее, Абдель схватил его за шиворот: «В чем твоя проблема?» Парень высказался неодобрительно по поводу его неопрятного вида и отсутствия манер на ломаном французском. Удар головой. Изо рта американца потекла кровь. Он был в ярости и требовал встречи с работодателем своего обидчика. Немного бледнее, чем обычно, Абдель указал на меня в глубине машины, а затем вдобавок дважды сильно стукнул его кулаком. Я вздрогнул в своем кресле. Летиции было так стыдно, что она легла на переднее сиденье. Однако американец был повергнут. Он отступил к своей машине, извиняясь, затем сдал назад, чтобы мы могли проехать. Абдель смеялся добрых пять минут, эта перебранка была для него тонизирующим средством. Я думал, что он расслабляется только после того, как выдаст свою дневную норму ударов.

Его удивляло, что я читал ему лекции по поведению. Когда я давал уроки по этике и менеджменту в подготовительной школе, он засыпал через пять минут. Когда я беседовал о надежде в школах или церквях, он дремал стоя.

Он почти не ходил в школу и успел избить некоторых из своих учителей и стать свидетелем группового изнасилования учительницы, в котором, как он заверил меня, не принимал участия.

Его юность прошла в многоквартирном муниципальном доме на окраине Парижа, где основными навыками выживания были умение красть и торговать наркотиками. Он всегда смеялся, когда рассказывал о французских тюрьмах, этих «самых настоящих отелях». По его словам, зимы многие жильцы тех домов проводили в тюрьмах, чтобы пожить в тепле и уюте, а летом выходили и занимались бесчестным промыслом.

Он уважал меня, я это чувствовал, за то, что я считал его умным и заслуживающим чего-то большего, чем жалкое будущее. Прошлые привилегии моей семьи казались ему совершенно чуждыми, учитывая, что он был знаком лишь с жестоким миром улиц. Тем не менее, он воспитывал моего сына с большой нежностью, и Робер-Жан обращался с ним как со старшим братом.

Абдель никогда не спал больше нескольких минут подряд, но он мог делать это в любом положении. Его манера вождения была такой же экстравагантной, как и каждый аспект его жизни, и для него не было чем-то необычным спать за рулем. Это заставляло меня нервничать. Моя работа заключалась в том, чтобы заставлять его бодрствовать. Я пытался, но он по-прежнему попадал в бесчисленные аварии, включая ту, которая произошла, когда я лежал на противопролежневом матрасе на заднем сиденье автомобиля. Мы уже три часа ехали по шоссе, когда произошла серьезная авария. Меня выбросило вперед между пассажирским сиденьем и дверью. Мое лицо было в крови, я не мог говорить. Прибыла пожарная бригада и занялась другими пассажирами. Наконец, один из пожарных открыл заднюю дверь и затем тотчас же ее закрыл, крича: «Труп!». Абдель высвободил меня, поправил бампер металлическим прутом, и, в конце концов, отправился в путь, делая вид, что всё в порядке, и крича о какой-то женщине, которая, по его словам, его подрезала. На самом деле он заснул. Однако он был слишком горд, чтобы это признать. «Я самый лучший», – он постоянно это повторял, а потом смеялся. Он безоговорочно в это верил и не послушал бы ни одного слова критики.