Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Комиссия смогла установить, что:

а) Никак не менее полутора миллионов крестьянских женщин побывали в советских лагерях после того, как в начале 30-х годов началась кампания по уничтожению так называемых „кулаков”;

б) Сотни тысяч женщин пошли в лагеря в те же годы в связи с нарушением только что введенной „паспортной системы”, а также по обвинению в „хищениях” и „вредительстве”;

в) От 800 до 900 тысяч женщин стали лагерницами в результате массовых арестов членов коммунистической партии в конце 30-х годов;

г) Среди жителей Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, а также захваченных частей Польши и Румынии, депортированных в СССР в начале 40-х годов и брошенных в лагеря, добрая половина были женщины;

д) По 20–25 лет лагерей и тюрем получили многие советские женщины, жившие в 1941–1944 годах на оккупированных немцами территориях. Их арестовывали за то, что они стирали оккупантам белье, работали на кухне в комендатуре или у военного чиновника, сожительствовали с немецкими солдатами и офицерами. За „сотрудничество с врагом” были осуждены на длительные сроки также те русские, украинские и белорусские девушки и женщины, которых немцы во время оккупации угнали на работы в Германию. Число таких „остовок”, брошенных в лагеря за чужую вину, превысило 5 миллионов;

е) Сажали женщин в лагеря и после войны, сажают и ныне. Сажают за религиозность, за анекдот, рассказанный на работе, за недоносительство на знакомого или мужа, за национализм, за диссидентские дела и мысли. В ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ В ЛАГЕРЯХ НИКОГДА НЕ СИДЕЛО МЕНЬШЕ, ЧЕМ ПОЛТОРА-ДВА МИЛЛИОНА ЖЕНЩИН.

Судьба этих рабынь мало чем отличается от судьбы заключенных мужчин. Голод, холод, болезни косят их так же, как и остальных лагерников. Но, по общему мнению, узницы тяжелей переносят разлуку с близкими, с семьями, детьми, острее, чем узники-мужчины, страдают от нечистоты и убожества барачной жизни. Обстановку, в которой живет лагерница, нельзя назвать ни бедной, ни нищенской. Это именно убожество: полное отсутствие всего, что элементарно необходимо для женского существования. Женщине негде не только искупаться (в банях, как правило, нет горячей воды и достаточного количества мыла), но и достать для гигиенических целей кружку теплой воды, чистую тряпку (о вате говорить не приходится). Ее постель лишена простыней и пододеяльника. Ей негде выстирать нательное белье. Грязная, дурно пахнущая лагерница начинает опускаться, с равнодушием относиться к своей грязной, рваной одежде, к нечистоте тела. У многих происходит крушение не только психологическое, но и физиологическое: лагерницы теряют свой женский облик, исчезают половые признаки, нарушаются половые функции.

Но подлинным и окончательным убийцей женских начал становится лагерный труд. Большая часть женщин попадает в лагеря на такие же общие работы, что и мужчины: они валят лес зимой, разгружают и загружают железнодорожные вагоны и грузовики, в тайге и тундре прокладывают дороги. После нескольких месяцев такого труда лагерница изменяется до неузнаваемости: исчезает естественная полнота бедер и ягодиц, иссохшими мешочками обвисают груди, кожа на лице темнеет и грубеет, хриплым и мужеподобным становится голос. За всем этим таится полное крушение физиологического цикла женского организма. Изработанная лагерница выглядит существом, лишенным пола.

Конечно, какое-то число женщин оставляют в качестве лагерной обслуги. Они работают поварихами, мойщицами посуды, уборщицами или конторщицами. Такая работа считается привилегированной, так же, как и работа на животноводческой ферме. Но в лагере женщине нигде не легко. Анна Малород, поэтесса и пианистка, субтильная, не слишком крепкого здоровья сорокалетняя учительница, оставила описания жизни в лагере возле сибирского города Новокузнецка. Ее осудили за то, что она, якобы, прививала религиозные взгляды своим школьникам, деревенским детям. О своей работе рассказала она следующее. Снизойдя к ее маленькому росту и слабому здоровью, ее назначили уборщицей бараков. В первый же день Анна убедилась, что для того, чтобы с помощью тряпки и ведра с водой (других приспособлений у нее не было) вымыть пол в огромном бараке на 120 человек, надо поработать минимум восемь часов. А едва уборка заканчивается, надо приниматься за другое: таскать для обитателей барака воду из колодца. Не менее 60 ведер для умывания и чая приносила она ежедневно. „До своих нар добиралась я полумертвая, — рассказывает она, — не способная ни есть, ни разговаривать, ни даже спать” [119] Марк Поповский. „Русские мужики рассказывают…”. Лондон, OPI, 1983, сс. 193–194. . Учительница Малород была выпущена из лагеря раньше срока. От тяжелой работы (она также таскала на ручных носилках камень для строительства и землю для огородов) у нее начал расти горб. Полтора года хватило для того, чтобы превратить ее в калеку. Те, кто покрепче, продолжают работать в лагере по десять, а то и по пятнадцать лет. Но во что же эта работа их превращает!..

Однако люди есть люди. За рядами колючей проволоки, в вонючей толчее бараков возникает, по словам свидетеля, „поруганная, оскверненная, захватанная грязными лапами” любовь или то, что заключенные называют этим словом. Как уже говорилось, закон 1919 года предписывал строить женские лагеря отдельно от мужских. Но до 1946—48 годов закон этот не исполнялся: женщин помещали в отдельные от мужчин бараки, но на общей лагерной территории. Работали они также подчас в общих бригадах. Дмитрий Панин, который провел за решеткой многие годы, свидетельствует, что нарушение закона о раздельном содержании мужчин и женщин шло женщинам на пользу. „В лагерях военного времени… где была хоть ничтожная возможность, мужчина помогал женщине. Вопреки жуткому голоду, бесчеловечным сталинским установкам на истребление заключенных, ее берегли, как только было возможно, и она в последнюю очередь вытягивала свой смертный жребий” [120] Дмитрий Панин. „Записки Сологдина”, кн. I, гл. „Сердце женщины”. „Посев”, 1973, с. 281. .

И действительно, если женщины попадали в сильные мужские бригады, их спасали от непосильного труда и голода. Но смешанный лагерь таил для узниц другую опасность. Поскольку на одну женщину приходилось по 6–7 мужчин, то всякая мало-мальски привлекательная особа женского пола (или даже просто не слишком старая женщина) становилась объектом настойчивых домогательств и не одного, а многих лагерных обитателей. Доставка очередного женского этапа в лагерь превращалась в развлечение для мужской половины. Но не для всех мужчин, а прежде всего для лагерного начальства и привилегированной части заключенных, таких, как кладовщики, фельдшера, бухгалтеры, парикмахеры, банщики. Именно эти лагерные обитатели, именуемые на лагерном жаргоне „придурками”, имеют право первого выбора. Процедура эта носит название „смотрины”. Был в России в давние времена такой торжественный обряд, когда жених и его родственники знакомились с невестой. Лагерные „смотрины” мало походят на давний народный обычай. Происходят они чаще всего в бане. Только что привезенных из тюрьмы или из другого лагеря женщин ведут купаться. Горячей воды в лагерной бане чаще всего нет, мыла тоже. Зато именно здесь как нельзя лучше администрация может рассмотреть доставленный „товар” и выбрать себе подходящую по вкусу даму. Делается это безо всякого стеснения. Александр Солженицын рассказывает, что в одном из лагерей обнаженных женщин пускали в баню по узкому коридору поодиночке, чтобы стоящим по обе стороны коридора начальству и придуркам удобнее было разглядывать и выбирать. При этом потребители строго придерживаются иерархии: старший по чину или по должности берет себе лучшее, остальные — что осталось.