Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

На этом первом этапе никто никого не хватает, никто никому не грозит. Наоборот, придурки и начальство начинают знакомство с новоприбывшими, обещая за любовь кое-какие немаловажные блага. Женщин покупают, как покупают лакомство. Цена назначается без запроса. Та, что согласится спать с кладовщиком или фельдшером, не будет послана на общие работы. Она сможет постирать себе белье, ее будут лучше кормить. Переговоры носят деловой характер и не камуфлируются никакими ссылками на чувство. Сроки „соглашения” в таких случаях также не оговариваются. Если со следующим этапом в лагерь пригонят более привлекательных, более свежих узниц, прежняя любовница может быть за ненадобностью выброшена в общий барак или передана другому охотнику до женского тела.

Опытные узницы принимают такие разговоры всерьез. Они знают — при постоянном лагерном голоде, на тяжелых общих работах долго не протянешь — погибнешь. Надо любыми средствами зацепиться за „зону”, остаться на внутри-лагерных работах. Тут уж не о любви речь, а только о спасении жизни. Из двух зол выбирают они меньшее и идут в содержанки. Кто поинтереснее и подороднее, попадает мыть полы в кабинетах господ офицеров, а кому счастье не улыбнулось, остаются любовницами кладовщиков и банщиков, фельдшеров и нарядчиков, что по лагерным меркам тоже успех…

Впрочем, далеко не все соглашаются на такую роль. Женщины, осужденные за так называемые политические преступления (при Сталине это была знаменитая 58 статья), чаще всего от чести быть „лагерной подстилкой” отказывались. Многие жены арестованных партийцев, научные работники, студентки, актрисы, учительницы решали для себя эту дилемму с римской простотой: лагерь не место для любовных утех; лучше тяжелый труд и голодная смерть, чем положение проститутки и содержанки. Но удержаться на этой высоте мучительно трудно: голод и гордых доводил до унижения. Фунт хлеба становился подчас для таких гордячек желанным гонораром. Евгения Гинзбург рассказывает о том, какие состояния последовательно проходит интеллигентка, которую пытается купить (в полном смысле этого слова) какой-нибудь кладовщик с четырехклассным образованием. „Сперва слезы, ужас, возмущение. Потом — апатия. Потом все громче голос желудка, и даже не желудка, а всего тела, всех мышц, потому что это было трофическое голодание, вплоть до распада белка. А порой и голос пола, просыпавшийся, несмотря ни на что” [121] Евг. Гинзбург. „Крутой маршрут”. Т. II. 1979, Arnoldo Mondado-re Editore, с. 43- .

Вопрос: „С кем жить?” вовсе не для всех в лагере выглядит так трагично. Есть категория женщин, которые и на воле решали эту проблему довольно просто. Как уже говорилось выше, в русском языке четко различаются понятия: „проститутка” и „блядь”. В первом случае имеется в виду профессия и вытекающий из нее заработок. Можно не одобрять эту профессию, но, как и всякое другое, дело”, она предполагает некоторое количество труда, риска, затрат и, соответственно, находит в обществе известное оправдание. „Блядь” — явление психологическое. Финансовая сторона для нее не исключена, но может и не играть существенной роли. Моральные препоны — тоже. Она — самка (сука) по самой своей сути независимо от профессии и общественного положения. Я знавал в Москве Галину Серебрякову, писателя, автора официозных книг об основоположниках марксизма. Дочь старых большевиков-чекистов, она 14 лет вступила в партию, девчонкой участвовала в Гражданской войне. В 16 вышла замуж за тогдашнего советского наркома Сокольникова, а затем, разведясь, стала женой другого видного партийного деятеля. Серебрякова. Судя по фотографиям и по собственным ее рассказам, эта маленькая женщина была в молодости обворожительно хороша. Возможно, это обстоятельство спасло ей жизнь. В эпоху великих чисток Серебрякова арестовали и расстреляли. Партийная жена его также попала в 1936 году в лагерь. Просидела она 20 лет. Я встретил ее в 1960-м, когда ей было 55. Дело было в писательском Доме творчества в Крыму, где недавняя лагерница довольно бурно занималась сексуальной деятельностью. Эта писательница-большевичка охотно и даже с задором рассказывала коллегам о своих похождениях в неволе.

Сначала после ареста пыталась она добиваться справедливости, кричала следователям о своих заслугах перед коммунистической партией и народом, но скоро поняла, что это бесполезно и надо как-то устраиваться на новом месте с наибольшими удобствами. В лагере Галина сошлась с охранником (дело как будто было где-то в Средней Азии). У охранника отбил ее офицер охраны, а потом еще кто-то. Общих работ она не знала ни одного дня. А в конце войны дела ее пошли еще лучше, когда стала она любовницей начальника лагеря. От него, в самое голодное время, родила она девочку. Начальник вел себя при этом довольно корректно: ребенок был сохранен и передан на волю родственнице Серебряковой. „Лично я не знала беды в лагерях, — с некоторым даже вызовом завершила свой рассказ писательница, выпятив нижнюю пухлую губку. — Конечно, были аборты, случалось испытывать грубость от некоторых мужчин, но ничего ужасного в лагерях я не видела”.

Тот тип, который представляла в 30-е и 40-е года лагерница Галина Серебрякова, не вывелся и поныне. Ленинградская поэтесса Юлия Вознесенская, сидевшая в 1976–1978 годах в сибирском лагере неподалеку от озера Байкал (строительно-трудовая колония № 11 Иркутской области), рассказывает о банкетах с дамами, которые закатывало начальство в ее лагере. Вознесенская пишет: "Для этого существует определенная категория женщин, подкармливаемая начальством. Чем эти банкеты кончаются, говорить не приходится. Во всяком случае, таких женщин для того и держат, для того и подкармливают. Выглядят эти дамы совсем неплохо, им даже разрешаются некоторые вольности. Если, скажем, вся зона ходит в страшных темно-коричневых платках, то они носят нарядные яркие, разных цветов платки… Разрешается им также носить свитера, теплые кофточки; ватники они шьют на заказ на швейной фабрике. Более того, у них есть даже помещение вольного типа, клуб, библиотека… Таких женщин „высшего” порядка, — то есть имеющих любовные связи с офицерами, начальником лагеря, замполитом… было всего человек пятнадцать. Но имелся еще контингент женщин, всегда готовых к услугам (должностных лиц. — М. П.) приезжающих с ревизией. Они тоже были достаточно известны, но их подкармливали от случая к случаю… Они занимали должности старших дневальных, вели воспитательную работу, проводили политинформацию и, конечно же, прежде всего слежку за другими” [122] Ю. Вознесенская. „Женский лагерь в СССР”. Журнал „Грани” № 117, 1980, с. 220. . Галина Серебрякова, писавшая после выхода из лагеря толстые книги про Карла Маркса и Фридриха Энгельса, очевидно, обиделась бы, если бы ее сравнили с „дамами”, которых описывает Юлия Вознесенская. Между тем, перед нами один и тот же тип. Это не профессионалки, а любители, самодеятельность, продающая не только тело, но и душу.