Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Таких „пугающих” писем в газетах в 60-е годы публиковалось немало. Появлялись они и в 70-х, хотя большинство граждан, судя опять-таки по письмам в редакции, приветствовали попытки просветить молодежь [81] При опросе московских студентов экономического факультета Университета 94 % опрошенных высказались за спецподготовку молодежи к браку. „Коме, правда”, 5 августа 1979. . Многие указывали при этом, что у советского общества не остается другого выхода, потому что во второй половине XX века возникла вполне объективная сила — акселерация молодежи. Хотим мы того или не хотим, раннее физиологическое созревание юношей и девушек толкает их к ранним и сверхранним половым связям со всеми вытекающими последствиями. Общество не может оставить их без всякой помощи в волнах сексуальных эмоций. Надо объяснить этим юным существам азбуку секса, дать средства предохранения от беременности.

К средине 60-х годов акселерация действительно преобразила отношения мальчиков и девочек. Вот свидетельства современников.

Библиотекарь из Курска: „Слияние женских и мужских школ в 1954 году, конечно, оживило наш интерес к девочкам, которых мы до того почти не видели. Но школьные романы в 50-х годах, как мне помнится, к сексу не приводили…”

Учительница из Запорожья: „Когда я кончала школу в 1960-м, мы у нас в провинции еще не слыхали, чтобы школьники жили половой жизнью. Но в начале 70-х, когда я сама стала преподавать в 9—10 классах, уже были любовники 15—16 лет. Откровенно говоря, я не видела в отношениях этих мальчиков и девочек того, что можно назвать любовью. То были страстные, грязные, тайные и очень торопливые отношения. Страсть не согревалась личной привязанностью двоих”.

Инженер из Ленинграда: „Да, в 10 классе, в 1966 году у нас уже было пять или шесть пар, которые жили друг с другом”.

Программист из Москвы: „Помню, что в десятом классе у нас все были влюблены во всех. Я тогда училась в школе на Рождественском бульваре (1963). Ухаживали. Ходили в кино. Целовались. Но не более. Зато в следующем поколении школьников романтика начала меркнуть, а на смену пришел голый секс”.

Бывшая инспектор министерства просвещения УССР из Киева: „В тот раз (средина 60-х годов) мы инспектировали детскую колонию для малолетних преступников в Житомирской области. Вошли в общежитие девочек. Кровати были застелены очень аккуратно и девочки стояли рядом по стойке „смирно”. Мы обходили этот строй, и надзиратель давала справку о возрасте, кто откуда, какое дело и т. д. На фоне грубоватых, слишком накрашенных девчонок мое внимание привлекло очаровательное юное существо в аккуратном спортивном костюме, девочка-статуэтка. Я не удержалась и, прежде чем надзирательница открыла рот, спросила девочку: „А ты что здесь делаешь?” Она откинула назад свою очаровательную головку, тряхнула русыми до пояса волосами и ответила безо всякого смущения: „Я обслуживала украинскую республиканскую футбольную команду…” Мы только что не ахнули. Девочке было только 12 лет. Увидев изумление и ужас в моих глазах, она спросила: „А что ты удивляешься? Обслуживала! Что особенного? Самым лучшим был Сабо (известный футболист). Он научил меня двенадцати способам. Но я его тоже кое-чему научила…”

Журналистка из Ленинграда: „Моя приятельница, школьный врач, рассказывала (1978), что сейчас девочки в 9 классе считают неприличным оставаться девственницами. Одна 16-летняя школьница обратилась к своему дальнему родственнику, молодому человеку, с просьбой переспать с ней и избавить от несносного состояния девичества”.

Биолог из Москвы: „В 1980 году моя дочь училась в 9-м классе. В ее классе в том году родили четыре девочки. Им было по 16 лет. А сколько школьниц сделали в тот год аборты — трудно даже сказать. Это — обычная московская школа № 56 Ждановского района, неподалеку от Люберец. Отцами всех этих „плодов любви” были либо школьники, либо рабочие окрестных заводов”.

Психолог из Южно-Сахалинска: „Между 1977 и 1980 годами мне приходилось исполнять обязанности судебного эксперта. Было много дел об изнасиловании малолетних. Меня всегда поражало легкомыслие девочек 8–9 класса. Вот типичная история. Шестнадцатилетняя школьница пьет водку в скверике с незнакомыми парнями. Потом один приглашает ее к себе домой, якобы показать фотографии битов. Сам он болен сифилисом. Грузчик. Гасит свет, валит ее на кровать и т. д. Почему она пьет, почему идет с чужим, незнакомым парнем в район, известный своей преступностью? Легкомыслие — да. Но мне кажется, что эти девочки уже были непрочь испытать такое приключение. Перед нами акселерация, минус какое бы то ни было нравственное воспитание…”

Я привел восемь свидетельств, но мог бы привести и 28 и 48. По мнению большинства моих собеседников, перелом в поведении школьников, возникший где-то в средине 60-х, застал и родителей и советскую школу совершенно не готовыми к новой ситуации. Главное требование властей при этом состояло в том, чтобы скрывать случаи ранних и сверхранних беременностей. Родители же, наоборот, устраивали своим провинившимся дочерям шумные публичные скандалы. Среди школьниц участились случаи самоубийств. Другие слишком юные мамы убивали своих „случайно” родившихся детей. В этой обстановке партийным руководителям школы и науки пришлось сделать еще одну уступку: Академии педагогических наук (АПН) было приказано разработать программу полового воспитания для школьников и их родителей.

Ученые дамы из АПН (почему-то в этой Академии большинство научных сотрудников — женщины) принялись обдумывать, как 'растолковать юным проблемы секса так, чтобы, с одной стороны, просветить и уберечь от ошибок, а с другой, не" оскорблять слух непристойными выражениями. И тут оказалось, что русский язык совершенно не приспособлен для такого рода бесед. Для сексуальных действий и предметов на языке Толстого и Достоевского есть либо крайне грубые слова или слова из научного медицинского словаря. Кстати, сами классики, говоря о сексе, в своих произведениях пользовались лишь намеками и иносказаниями.

Обращаясь на Ученом совете к весьма пожилой даме, профессору Богданович, которая в Институте общих проблем воспитания возглавляла Сектор полового воспитания, один из сотрудников — мужчина — спрашивал: „Допустим, вы собрали родительское собрание для обсуждения печальных событий, происшедших в 9 классе местной школы. Как вы назовете тот удлиненный предмет, с помощью которого школьник Петя Иванов совершил с Катей Петровой… Кстати, что именно он совершил? Как назвать это действие? Может быть, лучше нам перейти на систему символических жестов? Например, символ номер один — палец… Как вы думаете, коллега?” [82] Такие разговоры на Ученом совете Института в конце 70-х годов несколько раз поднимал кандидат педагогических наук Ященко.