Георгий Демидов - Любовь за колючей проволокой

Повторять свои побеги Живцову становилось все труднее и опаснее. Его брали под все более строгий надзор и, наконец, привезли на Колыму. Существовало убеждение, усиленно поддерживаемое лагерным начальством и никем еще не опровергнутое, что с территории Особого Колымо-Индигирского района никому еще не удалось убежать. Его границы, помимо морей, гор, бесконечной тайги, рек, болот и дальстроевской ВОХРы, охраняли еще погранвойска. Такие же, как и на границах с иностранными государствами. Но то, что пугало других, стало рекордом-мечтой неисправимого бегуна. На Колыме его обуял спортивный азарт того класса, который владел в свое время людьми, достигавшими высочайших горных вершин, земных полюсов и пересекавших на утлых кораблях неведомые моря. Только у Ханы, пожалуй, этот азарт был лишен даже тени надежды на достижение каких-либо жизненно полезных результатов. Не годился тут и старый лозунг: «Свобода или смерть», вдохновлявший не только революционеров, но и узников, решавшихся на побег из тюрем: ничто не ждало бежавших с Колымы и на вожделенном Материке, кроме скорой и неизбежной поимки. Но это был Материк, своего рода Джомолунгма здешних беглых. Достичь его — означало побить совсем еще девственный по убеждению Живцова рекорд. Пусть даже ценой своей жизни. Ведь взамен приобреталась неувядаемая арестантская слава, как у того легендарного каторжника царских времен, который переплыл Байкал в бочке из-под омулей.

Пересидев зиму в лагере дальнего колымского прииска, весной Живцов ушел из этого лагеря вместе с еще двумя отчаянными блатными. Один из этих блатных «заигрался», то есть оказался несостоятельным должником при проигрыше в карты и его ждала расправа партнера. Другой получил извещение, что его товарищ по старому, остававшемуся пока не раскрытым «мокрому» делу сгорел. Если он «расколется», обоих ждет «вышка». Таким образом, обоим товарищам Ханы терять было уже нечего.

Впрочем, он был теперь уже не «Хана», а «Гирей». Как ни странно, но это была своеобразная трансформация предыдущей клички Живцова. Он и здесь поставил себя в лагере на должную высоту, и кто-то из новых обожателей Ханы придумал сократить это прозвище до более почтительного «Хан». Кто-то другой добавил к нему имя «Гирей», пользовавшееся среди блатных популярностью и неизвестно откуда идущим уважением. Потом уже сам «Хан Гирей», не любивший многословия и длинных прозвищ, попросил, чтобы его называли просто «Гирей».

Гирей и два его товарища шли на юг, где по реке Охоте проходила одна из границ Дальстроя с Материком. Опыт Живцова помогал ему угадывать, где можно ожидать вохровских засад и тайных пикетов, находить без компаса правильное направление, сбивать с толку собак-ищеек. Впрочем, следует сказать, что устраивать на беглых облавы и погони, как это делалось обычно при побеге заключенных из карельских или архангельских лагерей, на Колыме было не принято. Охрана дальстроевских лагерей с полным на то основанием делала главную ставку на громадность незаселенных пространств, суровость климата и неодолимость без нужного оснащения и подготовки естественных преград. Большинство беглых здесь, в конце концов, сами приплетались к какой-нибудь вооруженной заставе. Другие, более упорные или совсем уж незадачливые, погибали. Но обычно это случалось уже к осени. В течение короткого, но иногда довольно теплого колымского лета в здешней тайге можно существовать за счет множества ягод, местами грибов и рыбы в многочисленных ручьях и речушках. Кроме этого подножного корма к услугам беглых иногда были также неохраняемые склады провианта для лагерников-бесконвойников, ловивших в речках рыбу для местных нужд или заготовлявших сено. Если, конечно, на такие склады им удавалось набрести.

После двух месяцев изнурительного похода, трудность которого может понять только тот, кто сам брел по лесным дебрям и каменистым ущельям практически без обуви, день и ночь кормил своей кровью таежный гнус и жил жизнью не человека, а загнанного зверя, трое беглецов дошли до Охоты. Как уже было сказано, эта река долгое время служила границей дальстроевского «государства» и усиленно охранялась по обоим берегах. Левый, дальстроевский, пикетировали и патрулировали колымские вохровцы, правый, материковский — «зеленые околыши», солдаты пограничных войск. Собаки дальстроевской охраны напали на след беглецов, когда те на одном из левобережных притоков Охоты уже сколотили плот для спуска в главную реку и переправы на ее правый берег. Заслышав звуки погони, Живцов и его товарищи не стали дожидаться, пока она их настигнет, и демонстративно в дневное время выплыли в Охоту на виду у правобережных пикетов. Этим они показывали, что сдаются «зеленым околышам». «Красные околыши» левого берега их бы, почти наверняка, перестреляли.

Больше месяца беглые сидели в тюрьме города Охотска, куда их доставили пограничники. Сначала дожидались конвоя, который прибыл за ними из Магадана, затем морской оказии для отправления в обратный путь. Такая оказия представилась, наконец, в виде старой деревянной баржонки, следующей в Нагаево с грузом пустых бочек для дальстроевских рыбпромхозов. Предстояла магаданская следственная тюрьма, лагерный трибунал и засылка в какой-нибудь из колымских штрафных лагерей, убежать из которого можно разве что на тот свет.

Охотский прокурор пытался пришить пойманным беглым также мокрое дело. В том районе, где они бродили, без вести пропали два охотника из числа руководителей небольшого леспромхоза. Такие убийства совершаются обычно ради захвата оружия, одежды и провианта. Но ничего этого на сдавшихся беглецах и в месте строительства плота обнаружено не было. Дело, пахнувшее расстрелом для всех троих, пришлось прекратить.

На «Охотах» началось уже время свирепых осенних штормов. Во время одного из них баржа, и так дышавшая на ладан, едва не развалилась и осталась зимовать на Галаганных вместе со своим грузом и пассажирами. Буксирный катер, штормоустойчивый «кавасаки», ушел в Нагаево без нее.

Как и говорил нарядчик, главное совещание по вопросу о новоприбывших состоялось на другой день. Теперь уже в кабинете местного оперуполномоченного и без участия заключенных. Кроме хозяина этого кабинета и начальника лагеря присутствовали также командир местной ВОХР и начальник УРЧ.

Формально дело обстояло просто. Этапники числятся под следствием, значит, они должны сидеть за решеткой в полной изоляции от остальных заключенных. Но здешний лагерный карцер не дает возможности кого-нибудь по-настоящему изолировать. Да и убежать из него едва ли не проще, чем из лагерной зоны. В то же время отъявленные бандиты-рецидивисты будут в нем томиться и время от времени обязательно устраивать всякие демонстрации вроде голодовок и прочих блатняцких штучек еще похуже. Начлаг предложил соломоново решение. Водворить временно приписанных к лагерю подследственных в камеру с усиленной охраной только весной, когда появится реальная возможность для побега. А до того содержать в общей зоне в бараке бытовиков.