Георгий Демидов - Любовь за колючей проволокой

Она прижалась к нему и заплакала:

— Ох, убьют тебя, Геночка…

Он пожал плечами. Конечно, это очень возможно. Ну а разве лучше дожидаться, когда тебя уморят на каком-нибудь штрафном или выстрелят в затылок, предварительно связав руки и засунув в рот кляп?

Но речь сейчас не об этом. Нет сомнения, что за Гиреем и его товарищами всю зиму велась тайная слежка, а сейчас она непременно усилилась. Сухарь, обнаруженный под матрацем, или добытые где-то сапоги вместо валенок могут привести к тому, что всех троих сунут в кондей даже раньше срока. И тут большую помощь им может оказать Нина. Лагерный ларек здесь богатый. В нем продают и галеты, и сало, и сахар. Деньги у нее есть. Пусть, когда сама, а когда под предлогом недомогания или еще чего-нибудь через приятельниц, накупает побольше этого добра. И припрятывает его где-нибудь за зоной. Да пусть стащит пару ножей на свиноферме. Они всегда под рукой у дежурных свинарей на случай, если срочно понадобится прирезать заболевшую свинью. И, вероятно, ей будет не трудно отстирать пару мешков из-под корма и переделать их в заплечные.

Нина согласно кивала. Она сделает все, что от нее требуется. И довольно толково перечислила эти задания в ответ на его приказание повторить их. А потом уткнулась лицом в колени и зарыдала, уже не заботясь, что их кто-нибудь услышит. Гирей угрюмо поглаживал ее по вздрагивающим лопаткам. В первый раз в своей лагерной жизни он испытывал горечь от мысли, что должен будет уйти из очередного места своего заключения. Ведь тут он в первый и, наверное, в последний раз встретил женщину. Прежде он и думать не мог, что необходимость разлуки с ней будет переживать сильнее, чем разлуку с родным домом, извещения о смерти отца, а через несколько лет и матери. Ценой отказа от мечты о рекордном количестве побегов эту необходимость можно было бы отсрочить на пару-тройку недель. Но это явилось бы унизительным малодушием, которого Гирей никогда бы себе не простил.

Во время ежедневных поверок немолодой уже заключенный Горчаков, он же дядя Ваня и он же «Достань-Воробушка», всегда становился крайним на правый фланг, так как был самым высоким человеком в лагере. Вернее, самым длинным. Впечатление неестественной вытянутости было первым, которое возникало при взгляде на Достань-Воробушка. Сотворив дядю Ваню почти на полторы головы выше, чем люди нормального роста, природа затратила на него материала не больше, а пожалуй, даже меньше, чем на каждого из нас. Все поперечные размеры в этом человеке были гораздо меньше нормы. У него было вытянутое, как будто сдавленное с боков лицо; худые и длинные, как у цапли, ноги; руки с длинными, похожими на щупальцы, пальцами. Неестественно узкие плечи переходили непосредственно в длинную шею, как у человечков из черточек на детских рисунках и древних иероглифах. А когда дядя Ваня стоял или шел, то невольно вызывал удивление: как ему еще это удается?

Однако при всей несуразности своего телосложения — выражение «теловычитание», пущенное в употребление физиком Ландау, тогда еще не было в ходу — Горчаков был человеком благодушным, очень неглупым, трудолюбивым и великим мастером на все руки. По своей настоящей профессии он был железнодорожником и прежде служил на Восточно-Китайской железной дороге дежурным по станции. Эту должность, по его словам, Горчаков выбрал потому, что машинисты приближающихся поездов видели красную фуражку на голове у дяди Вани раньше, чем станционный семафор. Красная фуражка была нужна, чтобы зарабатывать на жизнь. Для души же Горчаков занимался дома всевозможными рукодельными ремеслами, начиная от починки часов и кончая клейкой чемоданов. На эти дела у него был необыкновенный талант. Но подавая заявление о репатриации после передачи КВЖД в полную собственность Маньчжоу-го, Горчаков и в мыслях не имел, что пригодится родине не как железнодорожник, а именно как ремесленник. Обвиненный в туманной контрреволюционной деятельности, выраженной тремя буквами «КРД», он угодил, как и все почти репатрианты, в лагерь. И здесь за непригодностью к тяжелой физической работе был назначен на должность лагерного сапожника. С ремонтом лагерных чуней, башмаков и валенок дядя Ваня справлялся легко. По совместительству он чинил также барачные ходики, а иногда и карманные часы начальника лагеря и тех из надзирателей, у кого они были. В благодарность за эти услуги надзиратели не замечали, что дядя Ваня открыл в своей сапожной что-то вроде частной ювелирной мастерской.

Среди вольного и заключенного населения Галаганных были в большом ходу мундштуки и перстни, считавшиеся тем более ценными, чем они были затейливее и вычурнее. В разработку всевозможных образцов этих предметов и их изготовление дядя Ваня вложил немало умения и настоящей изобретательности. В качестве материала для его изделий в ход шло все, начиная от ископаемых бивней мамонта, благо их тут в вечной мерзлоте находили часто, и кончая целлулоидными ручками для зубочисток. Лагерный ювелир по желанию заказчика мог украсить мундштук затейливой инкрустацией или монограммой из латунной проволоки. Такая работа стоила иногда чуть ли не килограмм сливочного масла и была доступна только вольняшкам и главным лагерным придуркам. Но для более широкого потребления дядя Ваня выпускал, и притом серийно, и более дешевые вещи. В большом ходу среди заключенных были перстни, которые влюбленные дарили друг другу на память. Разработанная Горчаковым технология изготовления этих перстней делала их доступными даже для самых бедных. Ювелирный филиал сапожной мастерской помещался в ее дальнем углу. Здесь находились необходимые инструменты и приспособления для работы, запас материалов и уже готовые изделия.

Однажды вечером, когда дядя Ваня на самодельном станке, построенном по тому же принципу, что и древнее приспособление для добывания огня трением, просверливал в заготовке для мундштука продольное отверстие, на пороге его мастерской появилась блатнячка Пролей-Слезу.

— Здорово, дяденька Достань-Воробушка!

— Здорово, девка! — откликнулся мастер. — Присядь на минуточку, пока я дырку досверлю…

Нина присела на чурбак у печки, глядя, как ювелир тянет веревочку, обернутую вокруг вертикальной деревянной оси примитивного сверлильного станка. Через минуту он обернулся:

— Что-то ты девка похудела вроде…

Замечание, впрочем, было сделано больше для этикета. О романе своей посетительницы с Гиреем Горчаков, как и все в лагере, знал. Как знал он и то, что скоро их общению наступит конец. И поэтому нисколько не удивился, когда Пролей-Слезу достала из кармана кулек карамели:

— Вот, дядя Ваня, принесла тебе…

— На память своему Живцову чего-нибудь подарить хочешь? — спросил тот.