Давид Гроссман - Будь ножом моим [litres]

И зачем тебе видеть мужчину с лицом как у птицы, сидящего в той самой «Субару» из истории с поливалками, из багажника которой я достал полотенце, чтобы высушить тебе волосы. Мужчина – это я. А второй мальчишка случайно уловил мой взгляд, устремленный на нее и на ее сына, – видимо, слишком откровенно искрящийся капельками счастья. История довольно некрасивая – еще одна проходная сцена из моего фильма-нуар. Зачем я вообще тебе ее рассказываю?

Роман с ней, с этой женщиной, длился довольно долго, дольше обычного. Думаю, я ее любил. Мальчика звали Г., полное имя не имеет значения. Сладкое и серьезное имя было у него. Она была не замужем и замуж не хотела. Имела стойкое предубеждение против брака. Но ребенок у нее имелся, и я (патетический самообман подобных адюльтеров) испытывал удовольствие, издали представляя себя его отцом, понимаешь? Чувствовал, что этот малыш мог быть нашим с ней. Не забывай, что для меня он был идеальным ребенком – живым, которого я мог превратить в воображаемого.

Больше всего мне нравилось, как они сочетались друг с другом и как она его воспитывала, – храбро и с умом. Совсем не просто одной растить ребенка. До знакомства с ней я всегда испепелял праведным гневом женатого человека таких женщин, как она, – осмелившихся заводить ребенка в одиночку лишь для того, чтобы удовлетворить свой материнский инстинкт и так далее. А с ней я познал, сколько добродетели порой заключается в таких ситуациях. Я непрестанно поражался, как она самостоятельно создает человека в этом мире, с какой совершенной мудростью она это делает. И их гордость за то, что принадлежат друг другу, и их собственный, понятный лишь им двоим, язык, одно чувство юмора на двоих, и взаимовыручка между ними. Я чувствовал, что у меня есть маленькая тайная семья, хотя ни разу не видел ее ребенка, только на фотографиях.

В самом деле, зачем я рассказываю тебе об этом?

Потому что трудно расставаться с привычками? Потому что я уверен, что ты сбережешь эту тайну лучше меня?

Как-то раз она предложила мне с ним познакомиться. Мы провели вместе одно чудесное утро, и она сказала: «Может, останешься хоть разок, познакомишься с Г.?» Я подумал, почему бы и нет, что такого. Но мой внутренний начальник охраны (тебе это знакомо) был как всегда начеку: незачем ему меня видеть. Ни к чему мне свидетель. И я предложил, что посмотрю на него издали, незаметно. Н. взглянула на меня и произнесла: «Ничего, я тебя не заставляю».

После, успокоившись, она все-таки согласилась со мной, и мы оба с нетерпением стали ждать назначенной минуты. В тот день я задержался дольше обычного, мы пообедали вместе, и все шло чудесно. В условленное время я спустился к машине и сел в ожидании. А Н. пошла в детский сад за Г.

Я видел, как она вышла из-за угла – стройная, независимая, – ярко выделяясь на фоне улицы. В тонком сером свитере, с короткими, чуть вьющимися волосами и смешинкой в глазах. Она вела с собой двух детей. Я уже говорил, что не сразу понял, который из них ее. Ни один из них не был похож на того, что на снимке. Дети увлеченно рассказывали ей что-то, один из них прыгал вокруг, как ягненок. Она начала улыбаться мне еще с другого конца улицы. Шла навстречу, улыбаясь всеми тонкими чертами своего лица. Мне пришлось снять солнечные очки и спросить глазами: который из них твой? Она положила руку на голову скачущего мальчугана и скорчила мину – «Что за вопрос?».

Пожалуйста, прими от меня на память снимок: низкорослый мальчишка, подвижный и смешливый, жизнерадостный, с умными глазками, что-то рассказывает, размахивая руками. Забавный и славный малыш. Ее ладонь покоится у него на голове. Я утонул в ее глазах, в ее гордости, в незамутненном счастье.

(Самое странное, что именно второй, посторонний мальчик обратил на что-то внимание и замер на секунду, следя за нашими с ней взглядами. Я видел, как он пытается что-то осмыслить. Облачко пробежало по его детскому лобику.)

Если бы мне сказали выбрать одно-единственное мгновение из всех адюльтеров, влюбленностей и заигрываний…

Прости, что вывалил на тебя эту историю. Опять же, кому еще я мог ее поведать, если не тебе.

Я привык беседовать с тобой в полный голос, как будто ты здесь (уже говорил?).

Болтаю по мелочам. Просто так. Хочешь подушку? Поделись одеялом, почеши мне спину, чуть выше.

А ты отвечаешь: «Может, выйдем прогуляться? Вдохнем другого воздуха? Смотри, как тут грязно. Выброси хотя бы банки из-под пива. Давай позаботься сам о себе немножко».

А я отвечаю: «Странно, что я скучаю по тебе больше, чем по своей семье. Девушка в соседней комнате плачет, невозможно разобрать ни слов, ни даже языка, лишь непрестанное завывание. Но если я напрягаю слух, то кажется, что она умоляет не обжигать ее сигаретой. Настоящая преисподняя».

В конце концов я не стерпел. Вышел искать, откуда раздаются голоса. Выяснилось, что вовсе не из соседних комнат. И даже не на моем этаже. Очевидно, тут есть какая-то акустическая иллюзия. Я вошел в раж. Пробежался по всем четырем этажам, бесстыдно подслушивая под каждой дверью и не опасаясь, что меня могут поймать. Я понятия не имел, что буду делать, если с кем-нибудь столкнусь. Ведь люди здесь платят деньги именно для того, чтобы заниматься подобными вещами. Я уже начинал подумывать, что это гостиница с привидениями, когда расслышал отчетливые голоса из комнаты на четвертом этаже. Весь на нервах, я нажал на дверную ручку и вошел. Увидел перед собой голую спину мужчины, сидящего перед телевизором. На полу вокруг него валялись десятки пивных бутылок. Комната была в точности как моя. Мужчина меня не слышал и не сдвинулся с места (судя по скверному запаху в комнате, он вполне мог быть мертв). А когда я вернулся к себе – вернулись и голоса.

Должен рассказать тебе еще кое-что – иначе ты не сможешь до конца понять, с кем имеешь дело. (Чего я стою, если рассказываю такое? Чего я стою, если не расскажу?) Один из тех эпизодов, когда мир с большими процентами вернул мне должок – все совершенные мною мерзости. Выслушай, забудь, и пусть это будет записано в тебе:

Я был вечером дома с Майей, около двух лет назад. Мы ужинали, Идо был с нами. Приятный вечер со всей семьей, как я люблю. Вдруг – телефонный звонок. Я выхожу в коридор, чтобы ответить, слышу в трубке женский голос. Ее зовут Т., она подруга Н. Я тут же ее вспомнил и застыл. Т. была единственной свидетельницей нашей связи. Почему она звонит мне домой? А она произносит дрогнувшим голосом, что Н. вчера умерла.

Я молчу. За моей спиной смеются Майя и Идо. Он тогда как раз научился свистеть (втягивая воздух), и Майя пыталась повторить за ним. А в трубке Т. спрашивает, расслышал ли я, что она сказала. Я отвечаю «да» с несколько официальным выражением в голосе и добавляю, что нам не нужна детская энциклопедия.