Ольга Птицева - Выйди из шкафа

Грузная тетка пробивала четыре бутылки пива и два пакетика сухариков мнущимся пацанам. Тим подождал, пока с них стребуют документы, пацанва гордо продемонстрировала единственный пригодный паспорт, расплатилась мелочью и унеслась навстречу будущему гастриту.

— Вам пакет нужен?

Помешанная на «зеленых» веяниях Ельцова пластик бы не оценила. Тим засунул бутылку за пазуху, шоколадки рассовал по карманам, а пиццу можно было и в руках, не страшно.

— Карточкой, пожалуйста, — попросил он. Приложил телефон, но терминал злобно пиликнул.

— У нас только всовывать, — процедила тетка.

Пришлось положить пиццу рядом с кассой и искать кошелек. Он оказался во внутреннем кармане куртки. Тим нащупал его, а потом и фото, о котором успел забыть. Просьба Шифмана затерялась между борщом и «клюковками», но быть странной не перестала.

— Оплачивать будете? — Тетка смотрела на Тима густо накрашенными глазами человека, которому осточертело торчать в «Перекрестке» на Речном так сильно, что еще чуть — и закричит.

Пришлось поспешить. Расплатившись, Тим выскочил из магазина, прижал к себе холодную коробку и направился к дому Ельцовой. Он собирался достать и рассмотреть фотографию, но пальцы так замерзли, что Тим перешел на бег, лишь бы не пропустить зеленый свет. Потом. Вот поставят в духовку пиццу, нальют вина. Ельцова будет хохотать, требовать подробностей и подначивать. С ней — теплой, мягкой и громкой — будет легко выкинуть из головы то, как хмурился Шифман, разглядывая себя в отражении. И складка между его бровями становилась мучительной. И пальцы у него подрагивали, роняли солонку и снова ее подхватывали.

«А у меня только матушка», — сказал он.

Матушка. Не мама. Не мать. Матушка. Та, что требовала от сына раскромсать бегемота? От Миши требовала. Миши, который вырос и теперь пьет по будням в полупустых рюмочных с полузнакомыми людьми?..

— Душа моя, как же здорово, что ты приперся! — Ельцова распахнула перед Тимом дверь.

За порогом было жарко и чувствовался запах дорогих палочек из ротанга. Ельцова попросила их на день рождения, хотела, чтобы дома пахло как в элитном отеле. Тим выбирал между цедрой и белым жасмином, в итоге купил оба, распечатав кредитку. Ельцова визжала так громко, что соседи постучали по батарее.

— Божечки, и пиццу купил, хороший мальчик. — Она наскоро обняла его и чмокнула чуть пониже уха. — Заходи давай, напустишь холода…

Жила она одна. Квартиру вначале снимал ее мужик, потом он стал бывшим и исчез, но съезжать Ельцова отказалась. Поднапряглась, устроила скандал с крокодиловыми слезами в редакции, но выбила прибавку, чтобы хватало на самостоятельную жизнь.

— Шмотки кидай, я духовку разогрею! — прокричала она из кухни, пока Тим стаскивал ботинки и вешал куртку.

В тепле его быстро развезло, ноги стали мягкими, а тут еще пол, застеленный ковром с мягким ворсом, прямо ложись и спи.

— Ты бухонький, что ли? — Ельцова выглянула из кухни и потянула носом. — И правда бухонький! С кем успел?

«С Шифманом», — хотел похвастаться Тим, но язык онемел, отказался произносить нужные звуки.

— Да с парнями из универа. Встретились потрепаться.

— Врешь. — Ельцова выскочила в коридор и уставилась на него. — Либо с Данилевским своим нализался, либо нашел себе кого-нибудь. Да? Нашел, да? Точно нашел?

Когда Шифман натягивал перчатки возле барной стойки, Тим успел разглядеть, что пальцы у него в кровавых ранках. Так бывает, если отдирать заусенцы. Или просто ковырять пальцы, чтобы отвлечь себя. Только от чего? От чего отвлечь, Михаэль? От чего ты хочешь себя отвлечь?

— Никого я не нашел. — Тим достал из кармана шоколадки. — На вот. С ромом, как ты любишь.

— Тимка! — Ельцова выхватила плитки и прижала их к груди. — Пойдем скорее пьянствовать, а то я весь вечер торчу дома одна, как старуха.

— Сигареты есть? — Тим протиснулся на сидушку кухонного уголка и поставил рядом с собой пепельницу.

Ельцова глянула на него через плечо. Тонким ножом она кромсала увесистую головку сыра, явно привезенную из далеких земель, где такие роскошества в порядке вещей.

— Откуда богатство?

— Мама недавно с Крита вернулась, навезла всякого. — Ельцова дернула плечом, и с него соскользнула лямка домашнего топика. — Ты давай от темы не отходи. Кого нашел, паршивец, а? — Она ухмыльнулась и переложила сыр на блюдце. Тонкие ломтики светились теплом и обещанием счастья.

— Курить, Тань, — напомнил Тим. — Пачка где?

— Так я же бросила. — Ельцова села на табурет и принялась ковырять штопором пробку.

— Не верю.

Она хохотнула, и на стол тут же был выложен новенький курительный набор.

— Перешла на электронные.

Этой вонючей гадости Тим не переносил. От запаха жженых тряпок тянуло сплюнуть и долго потом свербело в носу.

— Вот и побережешь здоровье, Тимочка, такие, как ты, нужны стройными и могучими, сам понимаешь.

— Кому нужны? — Тим подцепил кусочек сыра и положил его на язык. Стало солено и остро, самое то к красному. — Стране?

— Стране-то мы на что? Зуеву, разумеется. — Пробку Ельцова выудила с отточенным мастерством и отставила бутылку. — Пусть подышит.

— «Чегем»-то? Наливай.

Они соприкоснулись стеклянными краями самых больших бокалов, которые только можно было отыскать в «Икее». Вино привычно кислило, но в целом оказалось ничего. Вообще все, чем получалось у Тима наполнять дни, было вполне ничего. А потом появился Шифман.

— Говорят, тебе достался золотой мальчик? — Ельцова сделала глоток, потом еще один, и поспешила выключить духовку, чтобы фабричное чудище с кругляшками пепперони не пересохло.

— Небось все языки стесали.

— Еще бы. Вчера тебе дают красавчика Шифмана, а сегодня ты показательно берешь отгул. Что дозволено Юпитеру, то, сам понимаешь, не обломится быку. Самохина на яд изошлась…

— А чего ей так чесалось по Шифману? — Тим отделил от горячей пиццы кусок побольше и принялся жевать, обжигаясь сыром. — Зуев если и расщедрится на премию, то в конце года. Что вовсе не факт.

Ельцова глянула насмешливо и глотнула вина.

— Святая ты простота, Тимочка. Ты его вообще видел?

Шифман сидит напротив, мается от невысказанных своих страданий, щелкает суставами тонких пальцев, а прядка волос падает ему на лицо.

— Видел пару раз.

— «Пару раз», — скривилась Ельцова. — Такой ты чурбан. Я с ним мит вела на «Красной площади», аж руки дрожали, до чего он огненный. И парфюм, божечки, какой у него парфюм. Что-то с ладаном, наверное. За час пропахла вся, будто в церкви тусовалась. — Она допила вино и отодвинула бокал. — Самохина по нему сохнет уже год. А тут ты.

— Я не просил. — Тим потянулся к окну, дернул за ручку. В кухню тут же хлынул холодный воздух.