Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Спускаясь ниже, он дошел до Института марксизма-ленинизма и сел на ту самую скамейку, где Рикки когда-то не решалась сообщить ему, что беременна. Черный младенец по-прежнему мирно спал.

– В этой коляске мог лежать и белый младенец, – подумал Шуша. – И это был бы мальчик. Хотя, наверное, он бы уже ходил.

Он посидел еще какое-то время, довольно долго, и двинулся дальше. Постоял несколько минут перед входом в Коктейль-холл. А что если зайти и заказать Kowboy Kocktail ? Но с коляской… Спустился к проезду Художественного театра, повернул налево и заглянул в окно кафе. Даже в отсутствие Сеньора никто не решался занимать столик у окна. Он пересек улицу и вошел в тот самый подъезд, где Венька показывал ему, как убегать от кредиторов. Прошел этот подъезд насквозь, оставил коляску внизу, поднялся по лестнице и постучал в стену условным стуком: та, та-та-та-та, та-та. Никто, как он и ожидал, не откликнулся, он спустился и двинулся с коляской в обратный путь. Сколько времени заняло все его путешествие, сказать трудно, но когда он был уже рядом с “Россией”, фильм, судя по всему, уже заканчивался. Слышался голос переводчика: “Какое чудовищное самомнение надо иметь, чтобы думать, что жалкий каталог твоих ошибок может принести кому-нибудь пользу. Зачем нанизывать рваные клочки твоей жизни, смутные воспоминания, лица людей, которых ты не был в состоянии любить…”

Вступила грустная цирковая музыка, туба и флейта, – в ми миноре, как решил Шуша, считающий, что у него абсолютный слух…

И тут младенец начал отчаянно вопить. Шуша пытался раскачивать коляску, но это не помогло. Он втащил коляску по ступенькам вверх и начал быстрыми кругами ходить вокруг Пушкина. Младенец не унимался. Его окружили какие-то женщины.

– Ну что ж ты, папаша, успокой ребенка! – сказала одна.

– Да я не умею, – честно ответил он.

– Пусти-ка, – сказала другая, – ох уж эти папаши, нарожают, а потом не знают, что с ними делать.

Две женщины склонились над коляской, еще несколько стояли вокруг, готовые помочь.

– Ой! – ахнула одна. – Да он же черненький! Ну ты герой!

На руках у женщины младенец замолк, и тут на ступеньках появилась разъяренная Рикки. Она подбежала и вырвала у женщины младенца. Женщины испуганно разошлись.

– Ты сказал, что умеешь обращаться с детьми! – сердито крикнула она Шуше.

Она перепеленала девочку, положила ее обратно в коляску и побежала с коляской в своих сандалиях гладиатора и развевающемся балахоне в сторону улицы Горького. На нее оглядывались.

Шуша медленно спустился по ступенькам к кинотеатру. Музыка перешла в мажор, стала быстрее и громче. Вступили другие инструменты. Потом музыка опять стала тише и медленнее и постепенно затихла.

– Конец фильма, – донесся голос переводчика.

Много воды утекло с той последней встречи с Рикки у кинотеатра “Россия”. Он успел поступить в МАРХИ, жениться на Заринэ, переехать в ее квартиру, опубликовать несколько статей и проектов. Вся прежняя жизнь с кафе, Сеньором, Аллой и Рикки казалась миражом.

Как-то в декабре Шуша и Джей столкнулись в квартире родителей на Русаковской. Родителей дома не было. Шуша искал нью-йоркский сборник Бродского, а Джей понадобились снотворные, но их в ящике не оказалось.

– Смотри, что у меня есть, – сказала она, доставая из сумки пластинку.

– Ух ты! – оживился Шуша. – Deep Purple . Эту я не слышал. Где достала?

– Подарили, – загадочно улыбнулась она. – Поставь, я тоже еще не слышала.

Они сняли с отцовской “Ригонды” давно не работающий Grundig TK-5, поставили пластинку и, как в далеком детстве, начали скакать как безумные. Внезапно он замер. В музыке послышалось что-то очень знакомое. Неужели “Шехеразада”?

Джей тоже остановилась.

– А почему ты не женился на Рикки? – спросила она. Ее способность читать его мысли уже перестала удивлять.

И правда, почему? Он не помнил. Ах да, она его бросила, потому что… Ребенок? Гонец из Пизы? Пошла смотреть баскетбол с Диксоном из Ганы. Хотела слушать “роки”. Рикки слушает Рокки. И его черных братьев. Гонец из Пизы уже давно в Гане. Хотя нет, кто-то сказал, что она опять в Москве…

Он быстро выбежал на улицу и в будке за углом набрал знакомый номер.

Ответил незнакомый женский голос. Он повесил трубку. Ну конечно, она же переехала. Куда?

Через два дня Рикки позвонила сама. Он не удивился – обе они, Рикки и Джей, обладали способностью читать его мысли и чувства даже на расстоянии. Ей, видите ли, понадобилась книга Корчака “Когда я снова стану маленьким”. Странный повод. А может, ей хочется стать маленькой? Вернуться в детство, под одеяло с Шушей? Он поехал. Дома она была одна. Жарила что-то на кухне. Он сидел на табуретке и смотрел сзади на обтянутые узким халатиком бедра. Это было хорошо знакомое ему тело, но оно больше не было детским. Сейчас ты выпорхнешь, инфанта. Уже выпорхнула.

Потом он стоял спиной к окну, прижимаясь к горячей батарее, а она по-прежнему у плиты и что-то говорила. Он не слышал. Потом подошла и стала осторожно расстегивать его джинсы. Халат распахнулся. Ее тело было горячим, а сзади в Шушу вливался жар от батареи. Он почувствовал во рту ее наполнившийся и затвердевший сосок. Они почти не двигались. И вдруг это произошло – мгновенно и с такой интенсивностью, которой никогда, ни до ни после, он не испытывал. We came off at the same time [19] Мы кончили одновременно ( англ. ). , пронеслась в голове фраза. Из Лоуренса? Любовник леди Диксон? Пурга качается над Диксоном. Музыка Фрадкина, слова Пляцковского, исполняет Трошин.

Рикки смотрела на него и улыбалась:

– Как мы опасно все делаем.

Опасно? Ах да, одновременный оргазм повышает вероятность “подзалететь”.

– Пойдем, – она взяла его за руку и повела к кровати.

Теперь они никуда не спешили. В первоначальном наброске постепенно стали появляться детали, колорит стал приобретать законченность, мазки ложились по форме. И опять они все сделали опасно.

В тот год они любили друг друга каждую ночь. Ей нравилось лежать на нем и не позволять ему делать резких движений. А ему нравилась его вынужденная пассивность, он охотно отдавал ей вожжи и, свесив голову набок, старался в полутьме разглядеть ее осторожно двигающуюся шоколадную попку. Она как будто старалась не расплескать раньше времени то, что переполняло ее. “Коробочка для наслаждений”, – вертелось у него в голове. Ему хотелось зажечь свет и читать ей вслух “Камасутру”, немедленно инсценируя каждую позу, но он боялся разрушить с таким трудом обретенное равновесие.