Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Я оставил Суслову пачку индийского чая со слоном и целый круг краковской колбасы, чему он был очень рад, – почетный гражданин Торжка жил на пенсию в восемьдесят рублей. Еще, правда, сорок получала жена, но этого все равно не хватало, все уходило на лекарства.

Мы прошли по левому берегу Тверцы вверх по улице Соминке, которая названа так потому, как писал Суслов в “Маяке коммунизма”, что здесь в доках ремонтировались особые речные суда “соминки”, на которых в Петербург везли зерно. Эти соминки бурлаки тащили вверх до Вышнего Волочка, а там те плыли уже по течению сами. Потом город кончился, и мы пошли по старой Петербургской дороге, пока не дошли до Смыковского ручья, названного так потому, что около него сходились в XVIII веке разбойничьи шайки, пока в 1711 году Петр не велел полковнику Козину всех переловить и повырывать ноздри. Тот повырывал, но, по-видимому, не разбойникам, а тем, кто попался. Так или иначе, эта мера подействовала, потому что, когда мы поставили не без некоторого страха палатки у Смыковского ручья, все обошлось. Правда, Витька утверждает, что когда он вылез в четыре утра, было уже довольно светло, и он увидел неподалеку от наших еще одну палатку, оранжевую, и рядом с ней человека. Когда же мы встали, это было около девяти, никакой лишней палатки и никакого человека не было. Это странно, мы заснули около часа ночи, тогда палатки тоже не было. Кому могло понадобиться ставить рядом с нами палатку после часа ночи, да еще так бесшумно, что мы ничего не услышали, а затем так же бесшумно снимать ее на рассвете?

– Это был Эдик! – хихикая, произнес Женька, а Ленка покраснела.

Мы побывали в деревне Митино, принадлежавшей некогда Львовым, но не тем Львовым, а другим, что не помешало “не тем” пригласить “того” Львова, чтобы он им все построил. Построил он среди всего прочего оранжерею, где было специальное помещение для павлинов, этот чудак держал только синих, а белых и зеленых за павлинов не считал. Там было еще одно, восхитительное по своей нелепости, сооружение: погреб в виде египетской пирамиды. С двух противоположных сторон к пирамиде приделаны входы, арки и своды, сложенные из гигантских булыжников-валунов.

Пирамида высотой с двухэтажный дом была заколочена, но если подпрыгнуть и зацепиться рукой за слуховое окошко, туда можно было заглянуть. Похожее сооружение существовало под Берлином, Freimaurerpyramide , масонская пирамида. Пирамида Львова, как писал в своей брошюре Суслов, тоже имела отношение к масонству, “она была секретной лабораторией, в которой российские масоны пытались управлять потоками невидимой энергии”.

Барский дом сохранился хорошо. В этом доме, превращенном в международную ленинскую школу, в 1930-е годы отдыхал первый и единственный президент ГДР Вильгельм Пик. После 1943-го Пик уже не мог там отдыхать, потому что ленинская школа разделила судьбу Коминтерна. Шахматы, которыми играли отдыхающие, достигали в высоту метра, быть может, ими играли Вильгельм Пик с Сэном Катаямой, но доиграть им не довелось, потому что позвали ужинать, а Вильгельм Пик если и мог отказаться от оппортунистической политики врагов рабочего класса Носке и Шейдемана, то от ужина – никогда.

“В оранжерее, – писал Суслов, – павлины иногда взлетали на сук старой липы около дома и своим неприятным криком возвещали о том, что на противоположном берегу Тверцы кто-то просит о перевозе”. Тщетно стояли мы и ждали неприятного крика павлинов, никто не закричал и никто не шел нас перевозить. Пять или шесть лодок стояли у берега, прикованные цепями и запертые на замок, ключи же находились у владельцев. Мы уже сами были готовы кричать неприятными голосами, но тут пришел мужик, которому тоже зачем-то понадобилось из Митино попасть в Васильево, может, как и нам, ему хотелось посмотреть на Чертов мост, построенный, как нетрудно догадаться, тем же Львовым, а может, он спешил в его Храм любви, не зная, что тот давно разрушен, или просто хотелось взглянуть на места, где Салтыков-Щедрин чуть не… Страница кончилась, продолжение в следующем письме.

В прошлый раз мы остановились около мужика, готового перевезти нас на лодке к Чертову мосту, где неподалеку Салтыков-Щедрин почти купил имение. Меня до сих пор волнует загадка, почему вице-губернатор Твери расторг уже почти состоявшуюся сделку.

Мост этот построен тем же Львовым, и это видно с первого же взгляда: те же самые валуны и циркульные арки. Средняя арка – пролет моста, боковые – внутренние помещения. Несколько лет назад через Чертов мост гнали трактор, и он провалился как раз в одно из внутренних помещений под аркой, но когда мы туда зашли, трактора там не было, видимо, растащили на запчасти или же провалился еще глубже, но проломов ни сверху, ни снизу не было видно, стояли только какие-то подпорки из бревен.

Вечером мы с Женькой пошли за дровами. У нас были две теории собирания дров. Женька предлагал сесть на меня верхом и рубить топором нижние сучья. Мы так и сделали, но когда его топор, сорвавшись с сука, просвистел в сантиметре от моего уха, у меня зародились сомнения в справедливости его теории.

– Ну хорошо, – сказал Женька, – садись тогда ты на меня.

Но я настаивал на своей идее, которая была проста и неотразима. Всю ночь шел дождь, поэтому все было мокрое, следовательно, надо было срубать наиболее сухие сучья. Чем суше сучья, тем лучше они ломаются. И настоящему сухому суку не нужно топора. Надо взять тяжелую палку и бросить ее вверх, в гущу сучьев. Те из сучьев, которые сломаются, и будут самыми сухими. Итак, я начал ломать, а Женька начал рубить. Потом в костре сгорели и его, и мои дрова, так что каждый остался убежденным в собственной правоте.

К утру выяснилось, что мы у самой Прутни и через речку виден шпиль церкви. В Прутне похоронена “гений чистой красоты” Анна Керн, а могилу разыскал, как ты уже знаешь, Суслов. Остается вопрос, почему Керн похоронена именно в Прутне, хотя ее с этим местом ничего вроде не связывает? Суслов ответил: все дело в бездорожье, везли ее в Прямухино, где ее второй муж Марков-Виноградский похоронен, но не довезли, дожди начались, и все дороги развезло, а в наших краях, как дороги развезет, то уж ни проедешь, ни пройдешь, вот и похоронили где пришлось. Что же касается надгробия генерала кавалерии Собриевского, то мы установили, что его надгробие не украли, а только отбили от него летящего ангела.

– Народ-богоносец, – злобно проворчал Женька. – Только ангела отбили, а ведь могли все надгробье унести.

А что такое “дороги развезет”, мы поняли очень скоро. Мы хотели добраться до усадьбы Львова Никольское. Если бы мы шли дальше вверх по Тверце, то рано или поздно дошли бы до Раменья, неподалеку от которого в Тверцу впадает Осуга. Но что-то подсказало нам, что пятнадцать километров вдоль Тверцы, а потом несколько километров вдоль Осуги до Никольского будут совсем неинтересными, судя по старой довоенной карте. Там и лесов-то было немного. Если же пересечь Тверцу и идти прямо на запад, то, судя по той же карте, километров через восемь мы неизбежно выйдем на Осугу – Тверца и Осуга на этом участке текут почти параллельно. Несколько смущало отсутствие компаса – как в пасмурную погоду мы определим, где запад, не по муравейникам же и не годовым кольцам пней. Эти приметы хороши только для журнала “Пионер”. Надежда была на врожденную тягу советского человека на запад.