Александр Проханов - Горящие сады

— Я с вами, — сказала Марина, надевая берет перед зеркалом.

— Куда? — он пробовал ручки, заряжая ими карманы.

— Туда, куда вы.

— Ну что вы, я не в мастерскую художника, не на спектакль. Сегодня прочесывают Старый город. Операция п© выявлению провокаторов. Я не могу вас тащить в трущобы. Того и гляди попадешь на мушку. Поджидайте меня здесь за накрытым столом. Приду и все расскажу.

— Разве можно знать, где попадешь на мушку? Мы с вами в машине попали на мушку. Я буду полезна. Я знаю язык. Буду переводчиком. Вы не думайте, я умею, готова работать. — Она улыбалась, спокойная, ясная. Он подумал, что и впрямь она будет ему полезна. И еще: все они здесь на работе, все в деле и в складчину, сообща разделят успех или поражение. «Ну, а сына ты взял бы с собой?» И тут же вспомнил солдата в Джелалабаде, напомнившего сына.

— Хорошо, — сказал он. — Пойдем.

Метельный, пустынный Майванд был перечеркнут цепью солдат. Косо, туманно падал снег, разбивался о блестящий асфальт. Солдаты-афганцы подняли воротники шинелей, опустили суконые наушники шапок, зябко переступали, ежились.

У райкома на липком тротуаре было людно, густо. В кепках, беретах, с неловко висящими на плечах автоматами курили, дышали паром. Проходя в толпе, пропуская вперед Марину, Волков увидел члена райкома Кабира, мгновенно вспомнив райкомовскую лестницу, опрокинутую кумачовую трибуну, пробитую, в языках пламени входную дверь. «Вчера или позавчера? Нет, конечно же позавчера!» Кабир, окруженный юнцами, вскинул глаза на Волкова.

— Салям! И вы с нами? — Небритый, с лилово-черной щетиной, он утратил свое щегольство, Выталкивал красны ми горячими губами ртутное облачко пара Автоматный ремень врезался жестко в плечо. — Третий день нет занятий, — объяснил Кабир. — Университет закрыт Профессора-либералы объявили забастовку. Часть студентов пошла за ними Отказываются выходить на занятия. А другая часть здесь, с нами, — повел глазами, и, откликаясь на его взгляд, теснее придвинулись юные лица, замерзшие, побледневшие, отражавшие вороненый Майванд, вороненые стволы автоматов.

В коридоре райкома было битком. Накурено, громогласно. Молодые и старые, простолюдины в робах, чалмах и на кидках, интеллигенты в плащах и пальто, в белых сорочках и галстуках. И у всех на плечах новое, полученное недавно оружие. И у всех на лицах жестко-решительное, твердо упрямое выражение действия. Волков снова, вызывая образ толпы, возрадовался этому выражению отпора, осознанного коллективного действия.

Они вошли к секретарю райкома Кадыру. Волков с порога нашел отметины пуль в потолке. Марина улыбалась, произносила слова афганских приветствий, вызывая почтительные улыбки в ответ.

— Кадыр, — Волков подозвал глазами Марину, — вот товарищ Марина, мой переводчик. Мы идем вместе с вами. В двух словах, в чем смысл операции?

Секретарь райкома движением бровей остановил говорившего с ним человека, державшего пачку листовок. Указал на знакомый Волкову замусоленный план.

— Вот рынок! Баги Омуми. Вот Майванд. Вот Старый город. Эта часть оцеплена. Отсюда никто не уйдет. Мы идем по домам и ищем оружие. — Марина переводила, торопясь и волнуясь. — Ищем тех, кто стрелял. Кто напал на райком. Есть сведения, что где*то здесь существует подпольный завод по производству зажигательных бомб. Выступаем через десять минут.

— Волков, здравствуй! — Достагир, неузнаваемый, в тюрбане, укутанный в белые ткани, шагнул навстречу, и из складок просторных одежд на мгновенье мелькнул автомат.

Волков представил ему Марину.

— Можешь оставить английский. Товарищ Марина знает дари и пушт.

Достагир поклонился, произнес что*то церемонное и любезное, и она усмехнулась.

— Что он тебе сказал? — Волков невольно повторил ее усмешку, — Сказал, что, если бы ему не идти в разведку, он бы пошел с нами, чтобы охранять красивую женщину.

— Достагир, ты идешь в разведку? Но ведь тебя многие знают. Ассадула тебя знает в лицо.

— Не забывай, Волков, я полгода провел в подполье. Кое-чему научился. — Он извлек накладные усы, прицепил, сжал брови в угрюмую складку. Стал одним из бесчисленных афганцев, наводняющих рынок, сидящих при входе в мечети. И опять при резком движении колыхнулась накидка, глянул вороненый металл.

— Иван, здравствуй! — Саид Исмаил, бережно тронув плечо Достагира, встал рядом, лучился радушием, растягивал в улыбке сиреневые широкие губы. Пожимал Марине и Волкову руки, придерживая на груди красный раструб мегафона. — Тыс нами сегодня, Иван? Почему вчера не с нами?

— Он, как всегда, без оружия, — недовольно сказал Достагир. — Я говорю, доиграешься ты, Саид Исмаил. Получишь свою пулю.

— Вот мой оружие! — щелкнул Исмаил в мегафон.

Кадыр Ашна что*то выкрикнул громко и резко.

— На выход! — сказала Марина.

— На выход! — сказал Саид Исмаил.

— На-ви-хот! — неумело по-русски повторил Достагир.

Все двинулись густо к дверям.

Снег перестал, и Майванд блестел наподобие оружейной стали, отражая солдатские цепи. Подкатывали тяжелые туристские автобусы с зеркальными стеклами и цветными наклейками. Но вместо праздных пресыщенных интуристов виднелись афганские солдатские шапки, угрюмые лица, стволы автоматов. Волков увидел, как из автобуса ловко и грациозно выпрыгивают женщины. Мелькнуло знакомое красивое лицо дикторши телевидения, ее черно-синие волосы.

— Саид, а женщины здесь зачем?

— Операция. Пойдут дома с нами. Мужчина нельзя в женской часть, мусульманский обычай нельзя. Эти женщины пойдут искать в женской часть. Члены НДПА.

Его слова заглушил налетающий трескучий вихрь. Низко под кромкой туч над Майвандом прошел вертолет с красной афганской эмблемой. Выплюнул пук листовок, и они, рассыпаясь, кружили в сыром льдистом воздухе, падали в районы трущоб. Несколько белых квадратиков упали на Майванд, белели, прилипнув к асфальту.

Строились на тротуарах перед узкими щелями, уводящими в Старый город в глинобитные скопища. Там, притаившаяся, ждущая облавы, пряталась жизнь.

— Что написано? — спросил у Марины Волков, кивая на грязную белую стену с беглой, углем начертанной надписью, на свежие дыры от пуль.

— «С благословения аллаха начинаем исламскую революцию в Афганистане», — прочитала она.

«Иероглифы контрреволюции», — подумал Волков, глядя на курчавую надпись, словно калькировал ее. Какой*то партиец, перехватив его взгляд, поднял обломок кирпича, перечеркнул черную надпись красной чертой.

— Пошли! — Саид Исмаил первым шагнул в скользкий, сочащийся влагой проем, поднося к губам мегафон. Металлический, пружинный, возвышающийся до звона голос понесся в закоулки, в подворья, в гнилые чердаки и подвалы, пронизывая стены, ветхую глину и дерево. И следом за взывающим красным раструбом растянутыми цепями, втягиваясь в проулки, пошли отряды, заглядывая в темень углов, держа на весу стволы. И в оконце за грязным стеклом на мгновение возникло и отпрянуло испуганное худое лицо.