Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Ученик Альбера Сореля [516] Сорель Альбер (1842–1906) – историк. , Бенвиль как будто должен был воспринять его основную идею: начиная с 1792 года, когда Франция объявила войну Европе, потребовала установления своих «естественных границ» и, аннексировав Бельгию, вызвала лютую ненависть Англии, ход событий был строго предопределен. Во многом это справедливо. Безусловно, Наполеон против воли оказался перед дилеммой: или отказаться от завоеваний революции и тем обмануть ожидания французов и потерять авторитет или держаться за «естественные границы», отринуть компромисс и бросить вызов Англии, что и привело к континентальной блокаде, поражениям под Москвой и Ватерлоо и ссылке на остров Святой Елены.

Да, мысль о неизбежном сцеплении причин и следствий, как бы лишившем Наполеона свободного выбора и превратившем его в простое орудие Истории, могла бы прельстить Бенвиля с его ясным умом. Однако он обладал не только логикой, но и хорошо развитой интуицией и умением распознавать оттенки. Он понял, что, помимо общих причин, существовали и особые обстоятельства, повлиявшие на развитие событий. И прежде всего – личность Бонапарта. Диалектический материализм ошибается, отказывая великим людям в способности воздействовать на ход истории. Без Наполеона современная Франция была бы совсем иной. Бенвиль стремится, с одной стороны, отобразить необыкновенный характер, отметить личные цели Наполеона, с другой – показать роль объективных обстоятельств.

Великий характер, выдающийся ум, колоссальная память. Но образование, полученное в юные годы, было весьма посредственным – всю жизнь Наполеон оставался не в ладах с орфографией и смыслом некоторых слов (постоянно говорил «амнистия» вместо «перемирие»). При этом он обладал вулканическим темпераментом и неутолимой жаждой знаний. Его девиз: «Всегда есть чему поучиться». Он внимательно читает и запоминает «Институты» Юстиниана [517], что позже позволит ему поразить свой Государственный совет. В Тулоне он не просто путешественник, он задает себе вопрос: «Если бы мне пришлось брать этот город, где бы я поставил батареи?» Командуя итальянской армией, проводя определенную политику, он исходит из глубокого знания истории страны, знания, приобретенного благодаря неустанному чтению. Как будто с самых юных лет он готовился стать королем и императором. Ничто, кроме русской зимы, не могло застать его врасплох.

Стендаль, с 1806 до 1814 года тесно общавшийся с Дарю [518], который прекрасно знал Наполеона, утверждал, что, «кроме математики, артиллерии, военного искусства и Плутарха, император не знал ничего. В области государственного управления подготовка великого человека равнялась нулю». Может быть, но зато он «с невообразимой быстротой» извлекал нужную ему информацию, обращаясь к тем, кто ею обладал, и делал выводы с таким умением и точностью, что собеседников это поражало. Вот что пишет, в частности, Шапталь [519] Шапталь Жан Антуан (1756–1832) – химик и политический деятель. , настоящий ученый: «Бонапарт не краснел из-за того, что ему не хватало знаний… Он расспрашивал, вызывал дискуссию и не успокаивался, пока не составлял себе мнения о предмете». На корабле, плывущем в Египет, он беседует с учеными, которых пригласил в экспедицию, – среди прочих с химиком Клодом Бертолле и математиком Гаспаром Монжем [520] Бертолле Клод Луи (1748–1822) – химик. Монж Гаспар, граф де Пелюз (1746–1818) – математик, геометр, государственный деятель, морской министр Франции в период революции. – Ред. , чье пылкое воображение было ему особенно по душе. Досуг Бонапарта состоял в смене деятельности.

Военный талант Наполеона, который многие считают врожденным, был, по существу, сформирован чтением, в первую очередь трудов Гибера [521] Гибер Жак Антуан Ипполит де (1743–1790) – генерал, автор трудов по военному делу. . «В них источник наполеоновской стратегии. Иметь количественное преимущество в определенной точке, сконцентрировать усилия, застигнуть врага врасплох благодаря быстроте передвижения – эти простые и ясные рекомендации должны были поразить Бонапарта». Он претворил их в жизнь и тем самым стал как бы их соавтором, но это французское наследие. У Гибера есть пророческие слова о том, что придет день, когда командир, усвоивший эти принципы, станет во главе «сильной милиции». «Этот человек, будь он даже никому не известен, обратит в свою пользу мнения, обстоятельства и фортуну». Гибер как будто предсказал появление Наполеона.

Итак, вождь, сформировавшийся благодаря учебе, любознательности, чтению, Бонапарт изучал не только трактаты по военному делу. Он глубоко знал Руссо, Монтескье, Тацита. Его властитель дум – Корнель, трудно выбрать кого-нибудь лучше. В сущности, в душе Наполеон – литератор. (Его памфлет «Ужин в Бокере» свидетельствует о настоящем таланте.) Стиль его сводок и прокламаций, красота и богатство образов привлекут на его сторону общественное мнение. Наполеон хорошо знал своих французов. В Бриене он наблюдал за ними с пристальностью иностранца, оказавшегося в чужой стране, в армии научился говорить с солдатами. Он весьма недоверчиво относится ко всякого рода идеологам. В юности он, как вся молодежь, интересовался идеологией и поверил в определенные принципы, почему и принял ряд завоеваний революции. Но очень быстро приобретенный опыт поднял его над группировками и системами. Прежде чем оказаться судьей, он был беспристрастным наблюдателем.

Нужно обладать душевной силой, чтобы в эпоху, когда кровавая пропасть разделяет цареубийц и умеренных, относиться к тем и другим без гнева. Наполеон может быть суровым, если этого требует спасение государства, но в нем нет ни злобы, ни жестокости. Тем, кто ему нужен, он легко прощает слабости и даже предательство. Он не питает иллюзий относительно Талейрана и Фуше. Если они могут быть полезными, он прибегает к их услугам. Соратники Наполеона презирают «попов», но сам он проявляет должное уважение к папе, духовенству, религии. Это необходимо, чтобы умиротворить Италию и Вандею, позже – чтобы бросить во Франции надежные якоря, основать монархию, принять корону из рук папы римского. Нужно считаться с двумя силами – Революцией и Традицией. Наполеон прибегает к обеим или взаимно их нейтрализует, противопоставляя друг другу. Соблюдая вновь приобретенные права, он одновременно стремится приблизить старую аристократию. «Только эти люди и умеют служить».

Ни разу он не спрашивал французов, что они делали, что думали в те дни, когда никто не знал, в чем состоит гражданский долг. «Я говорил: хотите вместе со мной быть настоящими французами – сегодня и завтра, и, если они отвечали „да“, я показывал им путь благородства». Наполеон понял, что после долгого периода, когда «дни революции» сменялись «днями реакции», Франция жаждала стабильности. Он хочет добиться этой стабильности, пусть даже ценой отказа от принципов. «Я победил в Вандее, потому что вел себя как католик, я смог остаться в Египте, потому что вел себя как мусульманин, я привлек на свою сторону итальянцев, потому что вел себя как ультрамонтан [522]. Если бы я оказался во главе еврейского народа, я восстановил бы храм Соломона». Наполеон, самоучка и член Академии, возвел оппортунизм в ранг гениальности.