Александр Добровинский - Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни

О! «Шальная мысль» – это хорошо. Это по-пацански. И девочкам нравится. Теперь главное. Собственно, ради чего все и затевалось:

«До лета еще далеко, однако вчера произошло непредвиденное».

В отношениях с новым объектом должна быть интрига.

«Мне по делам очень срочно нужно вылететь в Париж на несколько дней. Я обычно останавливаюсь в отеле George V. Эта гостиница из сети Four Seasons».

Вот здесь названия только по-латыни. Это понятно. Кстати, гостиница такого уровня – неубиваемая карта. Должна клюнуть. Продолжим.

«Отель находится недалеко от самых респектабельных торговых улиц великого города. Я буду занят всего два-три часа в день, но, чтобы вы не скучали, я оставлю вам кредитную карточку. Пройдетесь по всяким шанелям?»

Сто процентов клюнет. Пари?

«Я неплохо знаю Париж, и мы могли бы там чуть-чуть погулять. Например, по Латинскому кварталу. Старый Париж еще не испортили. Рестораны на вечер мне закажут местные друзья. Я лично не люблю туристические места. А вы?»

Абзац с хитринкой. Предполагается, что Люба уже ответила положительно, и даме только остается вменяемо отреагировать. Типа: «Это так неожиданно. Хотя почему нет?»

«Моя ассистентка позвонит вам завтра днем, и, если вы согласны, перешлите ей ваш паспорт. Конечно, копию. Она же и приобретет билеты нам обоим, и закажет гостиницу. Все-таки George V? Или у вас есть другие предпочтения? Скажите – я все сделаю».

Ерунда. Последнюю фразу надо поменять.

«Если так – дайте знать. Я дам соответствующие распоряжения».

Все? Нет, не все. Нужен мягкий заключительный аккорд.

«Нежно обнимаю вас». Подпись.

Не пойдет. «Нежно» как-то пока лишнее. Может быть, просто «Обнимаю»? Подпись.

«Обнимаю вас. Ваш и только». Подпись.

Да, вот так будет элегантно. Я перечитал письмо еще раз. Снял очки и нажал на клавишу. Письмо улетело. Электронная почта – классная штука. Будем ждать реакции.

Николай Алексеевич сидел передо мной и был явно не очень в своей тарелке.

– Александр Андреевич! Я прочел письмо. Но это совсем не то, на что я рассчитывал. Смотрите, я начитался ваших рассказов в Tatler, заплатил вам деньги за работу и хотел увидеть совсем другое. Хорошо, ладно я работаю в «Газпроме», но тратить столько денег на эту дуру мне совсем не хочется. Ну можем поужинать где-нибудь, ну дача под Москвой на выходные, ну еще тысяч тридцать – пятьдесят рублей максимум. А вы размахнулись вон куда! Париж, Георгий Пятый, шопинг! Пошла она в жопу за такие деньги! Перепишите, я прошу вас. Прямо в WhatsApp.

Гонорар был заплачен. Ничего не поделаешь – надо отрабатывать. Пришлось взять телефон и, не задумываясь, написать следующее:

«Люба! Давай без выпендрежа. Мой бюджет сто тысяч рублей. Хочу пригласить тебя в гостиницу на эти выходные. Moscow Country Club. Нахабино. Там, где гольф-клуб. Понравится обоим – будем общаться и дальше. Коля».

– А почему эта гостиница? – задал вопрос клиент, перед тем как отправить эсэмэску.

– Потому что это единственная, которую я знаю за городом. Просто у нас там много лет подряд была дача.

Поговорив еще минут десять о наших других делах, мы оба услышали, как пискнул одиннадцатый айфон.

Девушка ответила как порядочная. Быстро и точно:

«На эти выходные не могу. Давай на следующие. Целую. Люба».

– Все-таки, как ни крути, а вы, Александр Андреевич, понимаете бабскую натуру. Не отнимешь. Спасибо, дорогой. Я как-то все не знал, какой к ней найти правильный подход. А вы прямо в точку. Кто бы сомневался, что адвокат Добровинский – главный знаток женской души. Главный знаток. Без сомнений.

Я не стал отрицать. Знаток – значит знаток, и мы продолжили наш разговор по поводу предстоящего повышения. Через две недели надо было подписывать новый договор. «Газпром» – фирма серьезная.

– Послушай, раз в жизни ты можешь помочь другу детства?

Этот голос я узнаю, даже если его хозяин будет молча сопеть. Толя Кацман – заслуженный еврей-тысячник (один еврей-идиот на тысячу умных, по меткому выражению моей мамы) – был действительно другом детства. Когда нам было по семь лет, мы мелко хулиганили на 14-й станции в санатории «Октябрь», директором и главврачом которого был мой дальний родственник, и убегали на лиманы, заставляя нервничать мою маму. В один из таких дней Толик скоммуниздил пачку сигарет Philip Morris у моего дяди и, чтобы выгородить товарища, я взял вину на себя. Все всё понимали: Анатолий был из «благополучной» семьи аферистов, его папу и маму, а также их родителей вместе с многочисленными родственниками периодически сажали в тюрьму, но они оттуда довольно быстро выходили на свободу.

Из педагогических соображений меня ругали при товарище, чтобы ему было стыдно. Толику было стыдно, но не очень. В конце концов мне купили мороженое и какую-то игрушку, а Толика, чтобы утихомирить сигаретную вонь изо рта и чтоб неповадно было, накормили касторкой. Однако на следующий день Кацман выступил с новой инициативой:

– Я поговорил с папой, и он сказал, что если у тебя в семье такой расклад пасьянса, то у вас спокойно можно украсть что-нибудь посущественнее. Тебе за это все равно ничего не будет. Как тебе мысль?

С тех пор я и несу на себе этот крест, вернее, согласно нашему вероисповеданию, не крест, а шестиконечную звезду.

В середине семидесятых наши пути разошлись. Толик с родителями и остальным стадом родственников с купленными дипломами зубных врачей и нейрохирургов эмигрировал в Германию. Что же касается меня, то мне пришлось переезжать из Москвы в Париж. К маме. Через пару лет Кацмана арестовали уже в Берлине, а я поступил в институт в Фонтенбло.

Все последующие годы хер Кацман постоянно попадал в какой-то глубокий и среднего уровня «дрек» («дерьмо», [идиш]), откуда мне приходилось его вытаскивать. Короче говоря, несмотря ни на что, мы были близкими друзьями.

– Слушай, гхений адвокатуры, у меня масса хороших новостей и одна немножко плохая. С какой начать?

– С плохой. Тебе нужны деньги?

– Нет, это для тебя не новость. Я хочу сказать тебе за плохую: я не обрезанный.

– Ты только сейчас внимательно рассмотрел свою недвижимость?

– Это долгая история. Но так и быть, если ты так хочешь, расскажу. За месяц до того, как я родился, папа проиграл дедушке в деберц крупную сумму денег и не хотел отдавать. Бабушка имела в Одессе кое-где связи, и папу закрыли на год. Дед назначил день обрезания внука у раввина в местной синагоге и даже обещал заплатить, но мама, чтобы сделать своему папе обратку за мужа, ребенка на это дело не отнесла. Тихо и громко шли мои вырванные годы, и я спокойно жил, как все гои. Но вот теперь в Германии с их демократией и иммигрантами стало совсем «нишгит» («нехорошо», [идиш]), и я решил переехать на совсем доисторическую родину – в Москву.