Анни Эрно - Годы

Голова шла кругом: клонирование, вынашивание детей в искусственной матке, мозговые импланты, беспроводные технологии; использование английских терминов делало все каким-то странным и высокомерным; плюс полное сглаживание сексуальных различий… Все забывали, что новые вещи и новые практики должны какое-то время существовать вместе с прежними.

Но легкость всего иногда еще вводила в мимолетный ступор, и тогда про какую-нибудь новинку, выходящую на рынок, говорили: «Нет, это просто гениально».

Мы догадывались, что за время человеческой жизни еще возникнут невообразимые вещи, и люди привыкнут к ним, как за недолгое время привыкли к мобильному телефону, компьютеру, айподу и навигатору. Смущало лишь то, что невозможно было представить свою жизнь через десять лет и тем более как мы сами будем осваивать эти неведомые технологии. (А вдруг однажды люди сумеют прочесть в мозгу человека всю его историю: что делал, говорил, видел и слышал.)

Люди жили в переизбытке всего — информации и «экспертных мнений». На все были заготовлены мысли и решения: и про только что случившееся событие, и про то, как себя вести, про тело, оргазм и эвтаназию. Все обсуждалось и разбиралось по косточкам. «Аддикция», «резилиентность» [92] Сопротивляемость, устойчивость, способность к восстановлению — термин, введенный и широкий обиход популярным французским неврологом, психологом и психоаналитиком Борисом Цирюльником. , «работа скорби» — варианты словесного оформления собственной жизни и эмоций множились и росли, как грибы. Депрессия, алкоголизм, фригидность, анорексия, несчастное детство — все шло в дело, ничто не проживалось впустую. Ум с удовлетворением делился пережитым опытом и фантазмами. Массовое самокопание формировало шаблоны для словесного самоописания. Накапливалось коллективное знание. Повышалась функциональность мозга, отмечалось более раннее усвоение информации, а школа запаздывала — к досаде учеников, молниеносно строчивших друг другу эсэмэски.

В мешанине концепций все труднее становилось найти нужные слова, такие, чтобы можно было тихо сказать их себе — и станет чуть легче.

В Интернете достаточно было написать ключевое слово, и тут же вываливались тысячи сайтов, выдавая скопом куски фраз и обрывки текстов, которые утягивали вас еще дальше в увлекательной погоне за чем-то, в бесконечном обретении того, чего никто не искал. Казалось, можно овладеть всей суммой знаний, усвоить множество мнений, раскиданных по блогам и высказанных по-новому, прямо в лоб. Узнать симптомы рака горла, рецепт муссаки, возраст Катрин Денев, погоду в Осаке, способ выращивания гортензий и конопли, роль японцев в развитии Китая, играть в покер, скачивать фильмы и музыку, купить все: белых мышей и револьверы, виагру и секс-игрушки, все продать и перепродать. Разговаривать с незнакомыми людьми, ругаться, предлагать отношения, выдумать себя. Наши партнеры не имели тела, голоса, запаха и жестов, мы — оставались для них недосягаемыми. Главным было то, что можно с ними делать, — правило взаимообмена, удовольствие. Осуществлялась великая мечта: иметь власть и безнаказанность одновременно. Мы действовали в реальном мире объектов без субъектов. Интернет поразительным образом трансформировал мир в дискурс.

Быстрое, подскакивающее кликанье мышью по экрану становилось мерилом времени.

Меньше чем за две минуты находились: подружки из лицея имени Камиллы Жюльен города Бордо, предвыпускной класс C2, 1980–1981 учебный год, песня Мори-Жозе Невиль, статья из газеты «Юманите» за 1988 год. Поиск утраченного времени перекочевал в Сеть. Архивы и всякая старина, все реалии прошлого, казалось, потерянные навсегда, — являлись по первому зову. Память стала неисчерпаемой, но ощущение плотности времени, которое давали запах и желтизна бумаги, загнутая страница, отчеркнутый неизвестной рукой абзац, — исчезло. Мы пребывали в безбрежном настоящем.

И еще беспрестанно «сохраняли» его, лихорадочно множа фотографии и видео, обеспечивали мгновенный доступ к ним. Сотни картинок, раскиданных направо и налево по закоулкам дружеских связей в их новом социальном применении, пересылаемых и архивируемых в (редко открываемые) папки компьютера. Главное было успеть сделать снимок, поймать и продублировать жизнь, фиксируемую в процессе проживания: цветущая вишня, гостиничный номер в Страсбурге, новорожденный младенец. Места, знакомства, сцены, предметы — шла тотальная консервация жизни. С помощью цифровых технологий мы пытались объять реальный мир.

Разложенные по датам фотографии и видео, которые мы прокручивали на экране, при всем разнообразии сцен, пейзажей, людей — хранили свет уникального времени. Так прописывалась иная форма прошлого, более гибкая, с меньшей долей реальных воспоминаний. Картинок было слишком много, чтобы останавливаться на каждой и воскрешать обстоятельства съемки. В них мы проживали жизнь в более легкой и приукрашенной форме. Умножение следов существования снимало ощущение уходящего времени.

Было странно думать, что при помощи DVD и других носителей потомки узнают все о нашей самой интимной повседневности, о наших жестах, манере есть, говорить и заниматься любовью, о предметах мебели и нижнем белье. Сумрак предыдущих веков, постепенно редеющий с появлением камеры на треноге первого фотографа и вплоть до цифровой камеры, установленной в спальне, — уходил безвозвратно. Мы заранее обеспечивали себе воскрешение.

И каждый хранил в себе большую и смутную память о мире. Почти от всего запоминались лишь слова, детали, имена: то, что позволяло сказать, вслед за Жоржем Переком «Я помню» — барона Эмпена [93] Руководитель концерна Шнейдер — Эмпен, был похищен и провел 63 дня в плену у террористов. , «Пикоретки» [94] Соевые шарики в шоколадной глазури, типа M&Ms . , носки Пьера Береговуа [95] Французский министр, обвиненный в финансовых недочетах, покончил жизнь самоубийством в 1993 г. Отсылка к фразе его коллеги Пьера Жокса, который, защищая Береговуа, сказал, что стоит только посмотреть на то «как он живет, как обставляет дом, какие у него носки… Это не носки человека, который спекулирует деньгами». , Деваке [96] Министр высшей школы, автор неудавшегося проекта реформы и повышения уровня и конкурентности французского университетского образования. , войну на Мальвинских островах, какао-порошок Benco . Но то были не настоящие воспоминания, мы по инерции называли этим словом что-то другое: маркеры эпохи.

Процесс памяти и забвения теперь регулировали СМИ. Они отмечали любые мало-мальски пригодные юбилеи: призыва аббата Пьера, смерти Миттерана и Маргерит Дюрас, начала и окончания войн, высадки человека на Луну, Чернобыля, 11 сентября. Каждый день был годовщиной чьего-то рождения, принятия закона, открытия судебного процесса, совершения преступления. СМИ разбивали временной поток на годы йе-йе, хиппи, СПИДа, разделяли людей на поколение де Голля, Миттерана, 68-го года, послевоенного беби-бума, компьютерных технологий. Мы были со всеми и ни с кем. Конкретно наших лет там не было.