Эмма Страуб - Здесь все взрослые [litres]

Госпожа Школьник кивнула, и весь Парадный расчет, как по команде, оглянулся на Сесилию, темную лошадку.

Венди позвонила Портер и предложила встретиться в «Спиро», что было на нее совсем не похоже. Портер вообще не помнила, видела ли она Венди за едой в ресторане Клэпхэма, хотя та замужем за ее братом уже не меньше десяти лет. Разве что холодный кофе, когда Венди разрезала пополам виноградины для мальчишек или спрашивала, полезно ли мясо в гамбургерах, но чтобы сидеть и вместе что-то есть – такого не было. Портер распирало любопытство, да и поесть можно. Она вышла из дома минут на двадцать раньше, чем требовалось, и села за руль.

После того как она побывала в доме Джереми, запарковаться перед домом не стоило труда. Она затормозила, однако выключать двигатель на всякий случай не стала. Утром в будний день Джереми скорее всего уже на работе, а вот жена могла быть дома. Или в магазине, в волонтерской организации, в банке, у маникюрши, в школе с детьми, где готовит в бесплатной столовой. Портер часто представляла себе, как Кристен всем этим занимается, добродетели так и наслаиваются друг на друга, иногда ей даже казалось, что она жертвует почкой в пользу незнакомого человека и одновременно читает вслух для слепых. Кристен и хороша, и плоха. И красива, и уродлива. И стройная, и полная. Кристен всегда делала правильный выбор, с той минуты, когда начала формироваться ее личность, в том числе и далеко не ограничиваясь тем, какое белье надевать под какую одежду, какую делать прическу, каким сексом заниматься в какой день недели, что сказать в ответ на признание в любви, что ответить на предложение вступить в брак. Она всегда все делала правильно, а Портер тащилась по жизни, прихрамывая, совершая глупые и дурацкие ошибки, в надежде, что выправить курс она всегда успеет. Сейчас она беременна и сидит в машине со включенным двигателем, как водитель разбойничьей шайки, и не отрывает глаз от входной двери.

Что-то мелькнуло, какое-то движение в доме. Может, кошка? Не дожидаясь чьего-то появления, Портер дала по газам и уехала. Проезжая мимо клиники, чуть сбавила ход – стоит ли на парковке машина Джереми? Вспомнились матерчатые сиденья его «Хонды», в пятнах после многих лет надругательства… интересно, а как Кристен рожала? Как протекали ее беременности? Ее тошнило, она много спала? Рожала естественно, без лекарств, эта мадонна в центре матери и ребенка? Или обводила кружочком дату в календаре, делала эпиляцию под бикини, готовясь к операции, чтобы выглядеть на столе безупречно? К горлу вдруг подкатила тошнота, пришлось даже опустить окно на водительской дверце. Да, она поступает плохо. Плохо, но и сейчас у нее покалывает под ложечкой так же, как в школе и колледже, когда в поле зрения оказывался предмет ее вожделения. Каждый человек имеет право на что-то личное, разве нет? Она хочет того, чего хочет. У каждого своя придурь, так же?

Когда Портер подрулила к «Спиро» и вошла внутрь, Венди уже заняла стратегическую позицию в одной из больших кабинок. По радио вещал Уэсли Дрюс: певучим голосом разговаривал со слушателями о предстоящем празднике урожая в Клэпхэме, о толпах туристов, любителей полюбоваться красками осени, которые вскоре атакуют Гудзонову долину, займут все парковки и столики в ресторанах, заполонят все гостиницы и кемпинги. Год за годом, в середине октября город два дня гуляет напропалую, а ее сыр «Счастливый Клэпхэм» идет на ура. Если каждый, кто приезжает на эти два дня в Клэпхэм, купит хотя бы один из ее сыров, в сорок лет можно уходить на пенсию. Однако самое главное для Портер – парад, когда молодежь строит платформы и вообще рулит. В год, когда королевой урожая на такой платформе восседала она, все пошло наперекосяк, но посмотреть на шествие со стороны она всегда любила.

Портер протиснулась в кабинку и села напротив Венди, перед которой лежал разрезанный напополам грейпфрут и тост с козьим сыром.

– Привет, – сказала Портер. – Как дела? Как все? Шикарный сегодня денек, да?

Венди покачала головой.

– Можно без прелюдий.

Мимо проплыла Олимпия, в каждой руке – поднос с грязными тарелками.

– Блины? – спросила она.

Портер кивнула.

– Как скажешь. – Портер даже полегчало. – Так что? Зачем ты хотела меня видеть? – Она провела рукой по животу. Эту привычку она замечала у других беременных женщин, неуемное желание прикоснуться к себе, как бы напомнить себе о своем двойном существовании, как-то связаться с человеком по другую сторону себя – так в тюрьмах заключенные прикасаются к стеклу в комнате для посетителей. – Советы будущей роженице? Напутствие опытной мамы?

Венди покачала головой.

– В общем, нет, хотя, если хочешь, можно поговорить и об этом. Я знаю, ты смотришь на вещи проще, чем я, но из списка советов роженице многое совсем не нужно: эфирные масла, маска для глаз, диск с песнями для новорожденных, помощница по уходу. Что-то, конечно, надо взять с собой в больницу: носки, пижаму, подушечку для грудного кормления, смену одежды для… Хотя это тебе ни к чему.

– Для моего воображаемого мужа? Ему дополнительная одежда точно не требуется. – В Портер вдруг проснулось раздражение. – Ладно. О чем ты хотела поговорить?

Она вполне могла сейчас завтракать со своими козами или сидеть в машине перед ветеринарной клиникой, зачем ей эта встреча? Если понадобится чье-то мнение, она позвонит маме или Рэчел. И вообще, полно женщин с детьми, которые, если что, скажут ей, на что обращать внимание, а на что лучше просто забить.

– Хорошо. Вопроса два. Первый: есть одна штука, которую мы с Эллиотом откладываем до бесконечности, – завещание. Но сейчас я решила, что нужно его написать. Ну и замечательно. Всего лишь листок бумаги, верно? Я адвокат, как это делается, всем известно. Только нужно выбрать опекуна для детей, если ты умрешь. – Венди замолчала, вдруг икнула. Она что, плачет? Портер в жизни не видела, чтобы Венди или Эллиот плакали, ни на своей свадьбе, ни при рождении детей. Эллиот не плакал даже по крайней мере в ее присутствии, когда умер отец. – И мы выбрали тебя. Если не возражаешь. Я знаю, ты ждешь ребенка, ты одна, так что можешь отказаться. Астрид уже в возрасте, мои родители – тоже, да и живут на другом краю Америки. Братьев или сестер у меня нет. Твой братец Ники – раздолбай. Остаешься ты. Ты здешняя, и им не придется всю жизнь кочевать с места на место. Ты их любишь, они тебя тоже. Может, не всегда это показывают, но любят. О том, чтобы у тебя на все хватило денег, мы позаботимся. Есть дом, если он тебе понадобится. Или деньги от его продажи. Ведь если мы умрем, нам он будет ни к чему.

– Вот это поворот, – проговорила Портер.