Олег Валуйский - Кот Федот. Книга первая [litres]

Света остановилась у пешеходного перехода, отделявшего её от заветной кофейни, и еле-еле дождалась, пока загорится зелёный. Потом быстро перешла улицу, почти подбежала к большой деревянной двери, потянула её – и наконец очутилась в тесноватом, но от этого казавшемся довольно уютным помещении.

Маму она увидела сразу же. Та сидела за дальним столиком и, положив подбородок на сплетённые пальцы, глядела в окно. Как и в любое другое время и в любом другом месте, она была неотразима. Лёгкий белый джемпер с высоким воротником, идеально сидящие тёмные брюки, элегантные ботильоны. Неброский, но безупречно нанесённый макияж и воздушные, словно бы напитавшиеся солнцем волосы, красиво ниспадающие на худые, изящные плечи.

Едва посмотрев на неё, Света невольно подумала о том, как выглядела она сама. Потрёпанные джинсы, не первой свежести кроссовки, великоватая футболка с надписью «Mylène Farmer» и кожаная куртка грубоватого рокерского фасона. Наспех сделанный на затылке хвост, небрежно накрашенные ресницы и немного пудры на лице. Девушка буквально кожей ощутила свою невзрачность: это происходило почти всегда, когда она оказывалась рядом с матерью. Ладно, не в первый раз, да и явно не в последний. И Света, сняв с плеча рюкзак, направилась к столику.

– Привет, – робко поздоровалась она и мельком глянула на стоявшую перед мамой чашку кофе. Чашка была наполовину пуста.

– Здравствуй, – повернув голову, отозвалась Виктория Юрьевна. – Как твои дела?

– Ну… – замялась Света, – в целом неплохо.

Она уселась напротив матери и, стараясь не встретиться с ней глазами, принялась высматривать официанта.

– Я уже заказала тебе латте с обезжиренным молоком и корицей, – невозмутимо сообщила ей Виктория Юрьевна.

– А, да? – растерянно пробормотала Света. – Спасибо…

Вообще-то она хотела моккачино с сахаром. Но это ничего, ей не привыкать.

– Ну как? – Виктория Юрьевна сложила перед собой руки и подалась вперёд. – Готова к пробному образу?

Должно быть, она надеялась, что после того, как над её дочкой основательно потрудятся в одном из лучших салонов красоты в городе, та начнёт по-другому относиться к своей внешности…

Света вздохнула. Увиливать смысла не было, как не было и пути назад.

– Пробный образ я отменила. Свадьбы не будет. Антон мне изменил, – выдавив из себя эти слова, она умолкла и потупилась.

– Ваш латте! – жизнерадостно прощебетала точно бы из ниоткуда появившаяся молоденькая официантка и поставила перед Светой высокий стакан. А когда она упорхнула обратно в сторону барной стойки, Виктория Юрьевна наклонилась ещё ближе и негромко спросила:

– Светлана… ты в этом уверена?

Учитывая, как всё было, вопрос прозвучал несколько даже забавно, и Света, усмехнувшись, пояснила:

– Да, я уверена. Я видела его вчера с какой-то… в машине. Они… они занимались сексом.

Довольно долго мать и дочь сидели, не произнося ни слова. Были слышны голоса других посетителей кофейни, звон чашек, гудение кофемашины и шипение горячего пара. Пытаясь чем-то себя занять, Света взяла длинную ложку и начала помешивать посыпанную корицей молочную пенку.

Вот, собственно, и всё. Мерзковато, конечно, но в целом не так уж и страшно. Да и мама молчит. А что тут, с другой стороны, скажешь?

Виктория Юрьевна тем временем пристально смотрела на дочь, и в её взгляде, обычно цепком и пронзительном, отчётливо угадывались сострадание и тревога. Однако было заметно, что Светино спокойное безразличие ставило её в тупик, и она, помедлив, осторожно проговорила:

– Мне кажется, или ты не очень из-за этого расстроена? Со мной тебе не обязательно сдерживаться.

Девушка удивлённо подняла глаза. Подобной чуткости со стороны матери она почему-то не ожидала.

– Да мне и вправду как-то всё равно, – смущённо сказала она.

– Почему?

– Потому что… Потому что у нас всё было как-то скучно, нудно… Как-то неправильно, в общем.

Некоторое время Виктория Юрьевна молчала, нервно постукивая длинным ногтем по матовой поверхности стола.

– Как ты думаешь, что такого должен осознать человек, чтобы перестать быть ребёнком и повзрослеть? – спросила она после очередного глотка кофе.

Света положила ложку обратно на блюдце, откинулась на спинку дивана и, сложив руки на груди, уставилась в окно.

«Ну вот, – обречённо подумала она. – Началось…»

Всё верно: каждая последующая порция «жизненной мудрости» обычно предварялась каким-нибудь гаденьким риторическим вопросом. Ответить на который правильно было невозможно, а не ответить вовсе – это вроде как признать свою бестолковость и неопытность, тем самым подтверждая правомерность последующего монолога.

– Да, однозначного ответа тут, наверное, нет, – слегка пожала плечами Виктория Юрьевна. – Но лично я считаю, что человек достигает настоящей зрелости тогда, когда начинает рассматривать себя и свои поступки как главную причину того, что происходит в его жизни…

Каждый раз во время подобных бесед Света чувствовала себя как помоями облитая. Хотя в такие моменты никогда не было ни оскорблений, ни криков, ни даже повышенного тона.

– …Я знаю, насколько сложно принять эту мысль большинству людей. Но именно способность брать ответственность за свои поступки и является залогом успеха в чём бы то ни было. Тогда как неудачники вечно скулят и оправдывают свои поражения целой кучей якобы не зависящих от них обстоятельств.

Повисла ещё одна долгая пауза. Света так и не смотрела в мамину сторону, бездумно провожая глазами проезжавшие мимо кафе автомобили.

– Я это всё к тому, – снова заговорила Виктория Юрьевна, – что ваши отношения стали такими, какими они стали, не просто так, а по определённой причине. Например, по причине того, что ты не особо-то ими и дорожила. И не слишком старалась сделать их лучше. Взять хотя бы то, как ты следишь – а, точнее, не следишь – за своим внешним видом: за своей фигурой, своими волосами, своим гардеробом. Да и вечерние часы с выходными ты наверняка посвящала не Антону, а компьютеру, книгам, общению с подругами…

Тут уж Света не вытерпела и сердито покосилась на мать. Которая, несмотря на ровный, твёрдо звучащий голос, выглядела грустной, даже подавленной.

– Пойми, Светлана, я Антона нисколько не выгораживаю, – продолжала она. – И я не собираюсь уговаривать тебя его простить. Я лишь хочу сказать, что к такому печальному финалу привели в том числе и твои поступки. А этим своим «мне всё равно» ты, вероятно, пытаешься оградить себя от разочарования. Мало какая женщина захочет признаться себе в том, что из-за собственной лени и легкомысленности она упустила такой замечательный шанс.

Это стало последней каплей: лицо Светы вспыхнуло, челюсти непроизвольно сжались… А Виктория Юрьевна, заметив, как похолодел и обострился взгляд дочери, вдруг судорожно вздохнула, но затем решительно произнесла: