Чжан Вэй - Старый корабль

— Фабрика лапши моя, моя и Суй Баопу. Слушай сюда, Ли Чжичан, и запомни: вот когда фабрика перейдёт в руки семьи Суй, можешь заниматься своими дьявольскими придумками. — Охнув, Ли Чжичан отступил на пару шагов. А Цзяньсу повернулся к нему: — Не веришь? Не так уж долго осталось ждать. Вот только болтать об этом не надо, никому.

Ли Чжичан продолжал пятиться назад, ломая смуглые руки, и когда заговорил, голос его дрожал:

— Я не скажу, никому не скажу! Но я не могу отставить проектирование. Если только Суй Бучжао тоже не велит мне остановиться, только тогда!

— Ну, иди спроси его, — холодно усмехнулся Цзяньсу. — Только подождать придётся, пока он вернётся от дядюшки Чжэн Хэ.

На этом разговор закончился.

Ли Чжичан и впрямь пошёл спрашивать Суй Бучжао, но старик говорил всё вокруг да около. Ли Чжичан понял, что у Цзяньсу с дядюшкой всё обговорено. И наконец стало ясно: семьи Суй и Чжао — заклятые враги. Пока фабрика в руках семьи Чжао, все его замечательные приводные колёса могут вечно крутиться у него в душе. И они крутились день и ночь, не давая заснуть. Иногда крутились прямо над головой, и он взволнованно протягивал руку, чтобы дотронуться до них. Но дотронуться было не до чего. Лишь во сне он цеплялся указательным пальцем за одно из колёс, ледяное-ледяное. Столько было подготовлено чертежей, и вот, в ночь на праздник Середины осени, все его планы рухнули. Он раз за разом вспоминал обстоятельства той ночи: под свист ледяного ветра они с Цзяньсу стоят рядом на площадке. Он берёт Цзяньсу за руку, чувствует, какая она горячая, и торопливо отпускает. Больше он не смел думать по ночам об этих колёсах. Но огненная страсть днём и ночью горела в его груди. Приходилось всеми силами сдерживать себя. Потому что он мог не слушаться кого угодно, но не Суй Бучжао. Лишь слово Суй Бучжао могло стать для него благодеянием, дающим новую жизнь.

К своим старшим родственникам Ли Чжичан питал противоречивые чувства, и эти чувства были самые особенные на земле. Он их и ненавидел, и любил. Его дед Ли Сюань с четырнадцати лет считал себя не таким, как все, побрил голову и ушёл на далёкую большую гору вести таинственную жизнь; отец Ли Цишэн заведовал техникой у одного капиталиста на северо-востоке и вернулся в Валичжэнь с худой славой. Народ считал, что ни один порядочный человек не станет управлять техникой у капиталиста. И хотя впоследствии он старался вернуть себе доброе имя, прощения у местных так и не получил. В их глазах представители семьи Ли стали синонимом странности и испорченности, их трудно было понять, да и положиться на них нельзя было. В школе Ли Чжичан выделялся среди сверстников смышлёностью. После пяти лет начальной школы он готов был поступить в среднюю школу первой ступени, но в городке нашёлся человек, заявивший, что он «не подходит», и учиться дальше его не пустили. Причины называли разные и непонятные, но основным доводом было то, что его отец управлял техникой у капиталиста, и начальной школы для него довольно. Он вернулся домой с лютой ненавистью к отцу и деду.

Когда Ли Чжичану исполнилось девятнадцать, случилось то, в чём он всегда раскаивался. Произошедшее заставило его понять, что при любых обстоятельствах нельзя делать то, что на ум взбредёт, нужно быть бдительным и не забываться.

Дело было тёплым весенним вечером. Охваченный жаром Ли Чжичан решил прогуляться в одиночестве по берегу реки. Он никогда и думать не думал, что может до такой степени чего-то захотеть. Вот такое было желание. Отсветы вечерней зари на реке такие красивые, а по берегам на ивах раскрываются почки и клонятся под ветерком застенчиво, как молодые девушки. Вот какое было желание. Он растерянно побродил в одиночестве, потом пересёк отмель и зашагал обратно. Но когда дошёл до ивняка, в горле запершило, словно оно опухло. Он остановился и опустился размякшим телом на тёплый песок. Забавлялся долго и вернулся домой, когда уже совсем стемнело. Стало намного легче, руки стали мягкими, и он хорошо выспался.

Когда на следующий день он вышел на улицу, несколько человек с любопытством уставились на него. «Ну как там, в ивняке, славно поразвлёкся?» — хихикнул кто-то. «В книгах такое „рукоблудием“ называется!» — заржал другой. Ли Чжичана словно калёным железом обожгло, в голове загудело. Замерев, он повернулся и, не разбирая дороги, побежал назад. «Худо дело, худо!» — кричал он про себя… Позади раздался взрыв смеха, и кто-то заорал: «Видели! Все видели!»

С того времени молодой Ли Чжичан заперся дома и не показывался. Через несколько дней в посёлке почувствовали неладное. Партсекретарь улицы Гаодин Ли Юймин, тоже из рода Ли, явился лично и принялся стучать в дверь. Похоже, она была не только закрыта на засов, но и подпёрта изнутри, а также забита гвоздями. Ли Юймин повздыхал-повздыхал и ушёл, сказав, мол, пусть сам разбирается. Приходило ещё много народа, стучало, но результат был тот же. «Эх, семья Ли, семья Ли!» — вздыхали местные. Последним в дверь постучал Суй Бучжао. В городке, наверное, он один понимал людей из семьи Ли и, несмотря на разницу в летах, давно завязал дружбу с Ли Чжичаном. Он думал, что его друг сам выйдет, но постепенно эту надежду потерял и принялся колотить в дверь, громко ругаясь на чём свет стоит. «Не надо ругаться, дядюшка Суй, — послышался из-за двери слабый голос Ли Чжичана, — Чжичан недостоин тебя, Чжичан совершил постыдный поступок и теперь ему остаётся лишь умереть». Услышав такое, Суй Бучжао надолго задумался, потом повернулся и ушёл. Вернулся он с топором в руке и в три удара разнёс дверь. Ли Чжичан вышел навстречу, покачиваясь, тощий как спичка, с бледным лицом и спутавшимися в шар волосами: «Славно ты сработал, дядюшка, а теперь и меня так же раскрои своим топором». Суй Бучжао потемнел лицом и выдохнул: «Добро». Но пустил в дело не топор, а топорище — так хватил Ли Чжичана, что тот свалился на пол, с трудом поднялся, но второй удар снова свалил его. «Ну и слепец же я — подружиться с таким трусом!» — ругался старик, уперев руки на поясе. Повесив голову, Ли Чжичан сказал, что не может смотреть в глаза людям. «Да было бы из-за чего!» — рыкнул Суй Бучжао.

Он заставил Ли Чжичана умыться и причесаться, велел выпрямиться и высоко держать голову, и они вместе вышли на главную улицу Валичжэня. На них глазели, но выражения лиц были серьёзные, ни единого смешка.

В общем, произошедшее в тот день чуть не раздавило его. Но он не погиб, а под ударами топорища Суй Бучжао родился заново. И опять радовался и мучился по ночам, когда над головой крутились золотые колёса. Он не смел дотрагиваться до них, зная, что наступит день, и он установит их на фабрике. Но не хватало терпения. То же нетерпение, как тогда в ивняке. Возможно, страсть, которая обуревает его сегодня, есть изменённая форма той, что чуть не погубила его. Сплошное мучение, и он ничего не может с этим поделать. Нужно лишь решить для себя — первым делом вместе с техником Ли установить генератор для улицы Гаодин, чтобы превратить Валичжэнь в море света. Столько людей здесь уже пострадало от нехватки света! Один человек покупал в «Балийском универмаге» глиняного тигра, так урождённая Ван впотьмах подсунула ему игрушку с трещиной. А ещё одному, по прозванию Эр Хуай, было поручено сторожить заливные луга, так он вечно шатался вокруг во мраке, напоминая народу Чжао Додо в молодости. Ли Чжичан терпеть не мог, когда мимо быстрым шагом проходил этот тип.