Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

Он недовольно отмахнулся от дурацких воспоминаний, читал дальше.

« Всё без причины – признак дурачины, – уведомлял следующий пассаж . – У всего на свете должна быть причина или хотя бы следствие…»

– Чжуан-цзы, – не удержался от язвительного комментария Мышастый.

Крыса, словно привлеченная именем древнего мудреца, побежала по столу прямо к хозяину. Черно-белые толстые окорока ее перекатывались, шевелились на ходу, будто проснулась в ней ее подлинная природа – не крысы, но морской свинки. Или, может, хомяка? У хомяка, конечно, пиар лучше, гламурнее, но Мышастому такой пиар не нужен. Ему нравится крыса, она натуральнее.

«Сегодня стал членом клуба самокатчиков-патриотов «Бешеные собаки», – сообщал дневник далее . – Девиз у них хороший: «Для бешеной собаки весь мир – не крюк». Теперь вот хотят проехать по этому самому миру, собирая деньги на мой день рождения. Но прежде, оказывается, нужно дать им денег на поездку. Представляю, сколько эти гады высосали денег из бюджета…»

– Тебе-то что за дело? – сквозь зубы процедил Мышастый. – Из твоего, что ли, кармана брали?

По комментариям и выражению лица триумвира любому было заметно, что не особенно-то он уважает покойного базилевса, может быть, совсем не уважает.

Следующее замечание базилевса тоже было с экономическим уклоном.

«Сто миллионов потратили на мой портрет. Почему так много? Оказалось, что портрет объемный. Его выставили на площади, чтобы даже незрячие могли его осязать. Мне это показалось грубовато, в лоб, слишком уж льстиво. Почему именно я на площади, – может, лучше кого другого, Джоконду например? Не лучше, уверяли триумвиры, никак не лучше. Джоконда баба, она не президент, не вождь, она иностранка – не надо ее. Пришлось уступить…»

– Еще бы ты не уступил, – с легкой угрозой произнес Мышастый.

Следующая запись оказалась с потугой на экзистенциальность.

«Принесли меню моего обеда с немецким канцлером. Третьим пунктом значится: «Котлеты телячьи, одноразовые». Что они хотели этим сказать?»

Мышастый хмыкнул, перевел взгляд на следующую страницу.

«Случайно узнал, что вчера были демонстрации бюджетников, которым якобы сократили зарплаты. Кажется, требовали моего ухода. Был взволнован, вызвал Хабанеру. Спрашиваю у него строго:

– Что происходит? Мы власть или хрен собачий?

Он подумал и говорит:

– И то и другое одновременно…»

Мышастый скорчил рожу. Ему совсем не понравилось, что базилевс втайне от него консультировался с Хабанерой, а тот, гадюка, даже не поставил его в известность. Правда, повод-то был ничтожный… Хотя как посмотреть – вопрос о бунтах стоял, о безопасности. Впрочем, что ревновать попусту, базилевс уже там, идеже нет ни болезней, ни печалей, ни воздыхания. Как пел в древности один популярный пьеро: «Где вы теперь? ЧТО вам целует пальцы?» Метафизичненько выходит, бездны разверзаются почище Марианской…

Дальше шли замечания бытового характера, типа того, что в народе называют злобой дня, хотя, признаться, злобы нашей хватит и на тысячелетия.

«Неделю назад объявил кампанию в поддержку демографии. Сегодня уже появились первые результаты. Губернатор одной из областей велел не хоронить умерших, а по ночам вывозить их к соседям, таким образом снижая смертность у себя в губернии».

Эту историю Мышастый помнил. Губернатор тогда отделался строгим выговором, даже с должности снимать не стали. Да и кого вместо него ставить? Не так много у нас толковых губернаторов…

«Устроили мне встречу с редакторами оппозиционных изданий. (Не знал, что такие есть, Мышастый говорит: надо, наши западные партнеры требуют.) Спрашиваю у одного: «Как вы пишете про дворцовую политику, вы же здесь раньше ни разу не бывали?» А он и говорит: «Данте тоже в аду не бывал, на то есть уполномоченные черти…» Интересно, на кого намекает?»

Мышастый задумался. Ему тоже было интересно, кто из челяди сливает информацию в газеты… Ладно, потом разберемся.

Дальше была тема, имевшая непосредственное отношение к Мышастому. Речь шла об интригах триумвиров…

«Надоели мне хуже горькой редьки, – жаловался базилевс . – Каждый интригует, тянет в свою сторону. Каждый хочет, чтобы стояла его креатура – его министр иностранных дел, его министр финансов, его министр обороны, его Хранитель. Приходится все время лавировать, держать равновесие. Как хочется плюнуть на это все, поставить верного, преданного лично мне человека. Я осыпал бы его золотом, дал бы ему все, но только бы знать, что он не предаст, не воткнет нож в спину… Нет, все эти игры не по мне. В молодости это было еще туда-сюда, даже нравилось – какой базилевс без интриг? Но сейчас… Сейчас душа моя дала трещину… Ладно, пусть не душа, нет у меня души, но нервная система как минимум. Не могу так, устал…»

– Работа такая, нервная, – философски заметил Мышастый. Следующая запись безусловно подтверждала его слова.

«Покушались тут на меня, – мрачно писал потентат . – Кто, зачем, почему – неизвестно. Думаю, это свои. Убить хотят только свои, потому что чужим я ничего не сделал. Но это они зря. Нельзя загонять крысу в угол – она бросится. И я брошусь, хотя гораздо лучше крысы. Да что там, никакого сравнения с крысой – гораздо, гораздо лучше. Только хвоста нет и ноги две вместо четырех, а остальное все в плюс…

Тут Мышастый не выдержал, ухмыльнулся. Некий непосредственный, хотя и мрачноватый юмор, безусловно, был дан базилевсу самой природой.

«Иногда говорят, что я часть системы, а основа всего триумвиры, – продолжал рассуждать бумажный двойник потентата. – Идиоты, это система – часть меня. А впрочем, пусть думают как хотят, не жалко. Главное, что я сам знаю правду. А триумвиров я в гробу видал».

– Именно, – нежно пропел Мышастый. – Именно что видал. Только не в гробу, а из гроба.

Следующая запись, наконец, заставила его сделать стойку.

«Впервые ясно почувствовал проникновение кадавра. Обнаружил, что перестал стареть. Ничего не болит, не беспокоит. Морщины у глаз разгладились, ночью сплю как убитый, в туалет не встаю. Спросил у Чубакки, тот сказал, что это нормально. Научное объяснение даже выискал: температура, мол, снижена, отсюда – замедленный обмен веществ. Но какой там, к черту, обмен, если новый зуб прорезался. Нет, это он, я знаю, чувствую… А еще обаяние. Кадавр же был обаятельным, близко не подходи. Все эти улыбочки, усмешечки, которые мы помним с детства по фильмам, книгам, простота при всем величии. Но с теми же улыбочками он отправлял на смерть миллионы, целыми сословиями… Смог он, смогу и я».

Мышастый потер ладони, уселся поудобнее. Все, что знали они о Великом кадавре, знали лишь теоретически. А светлейший влияние его испытывал прямо на себе, и тут всякое свидетельство было бесценным, даже оставленное таким дураком, как базилевс.