Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

– До Коски? – недоверчиво переспросил Беспалый, как будто ему предложили ехать как минимум к пингвинам в Антарктиду, где, как известно, пролегает последний рубеж наших государственных интересов. – Ну, для примера, я мимо еду.

– Вы? Так, может, подбросите? – обрадовался белобрысый.

Беспалый не отвечал сразу, сотворил на лице опасливую рожу. По роже этой нельзя было ничего понять определенно: может, подбросит, может, нет, может, и третьим каким-то образом. Белобрысый молча смотрел на него, молчал и Колька – из присущей русскому человеку осторожности. Молчание затягивалось и могло тянуться, по самым скромным прикидкам, хоть целую вечность…

– Что платим? – наконец спросил Беспалый, из чего тут же и ясна сделалась его сдержанность – вышибить из белобрысого побольше тугриков.

– Ничего не платим, – весело отвечал Буш, а это был, конечно, он. – Денег нет, миляга. Имелись бы, не толокся бы здесь, сел бы себе на поезд и поехал.

Заявление это, с виду правдоподобное, от начала до конца было выдумкой. С деньгами или без – не пошел бы Буш ни на вокзал, ни к автобусам дальнего следования. Дураку было ясно, что там везде уже снуют шпионы, выискивая беглого базилевса. Именно поэтому Буш и топтался на стоянке дальнобойных грузовиков, надеясь найти водителя, который подбросит его до родного города.

В ответ на слова Буша Колька лишь покивал задумчиво, потом молча развернулся и пошел к своему грузовику. Буш даже огорчился немного: Беспалый ему понравился, надежный, немногословный, чем-то на Коршуна похож, с таким бы и поехать до дома. Но на нет, видно, и суда нет, да и не только суда – ничего нет.

Беспалый между тем забросил инструмент и ветошку в кабину, сам залез внутрь, сел за руль, завел мотор, минуту его прогревал… Белобрысый все смотрел на него издалека, все надеялся, что передумает. Но Беспалый не передумал: включил первую передачу и выехал со стоянки.

То есть почти выехал. В последний момент все-таки притормозил неизвестно почему, крикнул в открытое окно:

– Что стоим, кого ждем? Или тебе особое приглашение нужно?!

Обрадованный Буш трусцой побежал к грузовику, оттолкнулся от широкой ступеньки, птицей-ласточкой влетел в кабину, захлопнул за собой дверь, и тяжелая фура, низко урча мотором, грузно, медленно выехала на серую трассу, отороченную по краям нежным утренним ледком.

– Спасибо, – сказал Буш.

– Спасибо не булькает, – привычно парировал Колька, потом покосился на белобрысого, хмыкнул: – Ладно, расслабься, все свои. Тебя как зовут?

– Максим Максимыч, – отвечал Буш.

– Ишь ты, Максимыч! Ну будем знакомы, Максимыч. Меня Колька зовут, или, для своих, Беспалый.

И он, оторвав от руля, показал Бушу левую руку, на которой в самом деле не было двух пальцев – мизинца и безымянного.

– Несчастный случай? – сочувственно спросил Буш.

– Родился не у тех родителей, вот мой несчастный случай, – буркнул Коля. – Пили бы меньше, так у меня, может, вместо восьми пальцев все двенадцать были бы…

Было ясно, что Колька шутит, к уродству своему давно уже притерпелся и воспринимает его философски. Но Буш отнесся к его словам серьезно.

– Родители тут могут быть и ни при чем, просто генетический сбой. Между прочим, такое отклонение часто встречается у людей гениальных или просто выдающихся.

– Моей гениальности, Максимыч, только на то и хватило, чтобы водилой стать, – ухмыльнулся Колька.

Замолчали. Колька рулил, Буш думал о чем-то своем и, в отличие от большинства попутчиков, не считал долгом развлекать водителя байками. Дорога катилась навстречу тяжелая, круглая, серая, по обочине стояли черно-зеленые, угрюмые, вечно мерзлые ели, за которыми, чудилось, пряталась сумрачная, древняя, медвежья страна с мрачными, медвежьими же порядками. Лишь кое-где на асфальтированных пятачках пространства порядки эти слегка разжижались культурой и человечностью, чтобы за ближайшим поворотом сомкнуться на горле еще крепче – до дрожи, до смертной судороги.

Колька включил радио. Там грубо ругались: то ли юмористическая программа шла, то ли общенациональные новости. Колька поморщился, сплюнул, выключил. Снова воцарилась тишина, прерываемая только тяжелой натугой мотора.

Колька все же не выдержал молчания, заговорил первым.

– Бежишь от кого-то? – спросил он небрежно, а сам все смотрел вперед, на дорогу, как будто надеялся увидеть там что-то, чего не увидел за предыдущие пятнадцать лет.

Буш выдержал паузу, неопределенно пожал плечами, что тоже можно было расценить двояко: может, бегу, может, нет, всякое может быть. Но Колька понял все правильно.

– Ясно, не дурак, – буркнул он. – Бежишь – не бежишь, не мое собачье дело…

Буш рассеянно кивнул, решив, что теперь уже наконец поедут молча, но дальнобойщик полагал иначе.

– Столичный житель? – спросил коротко.

Буш задумался – на малый только миг. Как ответить, что? Сказать, что не столичный, пойдут новые вопросы – откуда, да что за жизнь там, где нет дворца, пирамиды кадавра и божественного базилевса. А вопрос, знаете ли, вопросу рознь, на ином ведь и засыпаться можно. Поэтому, подумав совсем чуть-чуть, Буш все-таки кивнул утвердительно, дескать, ваша правда, дяденька, столичная я штучка, а как же иначе…

– А чем по жизни занимаешься? – не унимался Беспалый.

– По жизни я доктор. – Тут Буш не соврал, тем более что докторов все побаиваются, и это в глазах народа дает им некоторое преимущество перед простыми смертными.

– Наук доктор или настоящий?

– Настоящий… – признался Буш, хотя знал, что некоторые гомеопатию медициной не считают. Но если все время на дураков оглядываться, то так ведь и будешь всю жизнь ехать на дальнобойной фуре и никуда в конце концов не доберешься.

– А чего лечишь? – Водитель попался какой-то удивительно настырный, Буш даже напрягся немного.

– Смотря по тому, – неясно отвечал он, – а также как придется…

Опять ехали молча, и дорога катилась под колеса асфальтовым катком, а пустые зябкие поля сменялись черно-зеленой еловой глухоманью. Время от времени Буш чувствовал на себе косвенные взгляды водителя. Так, бывает, посматривают на некрасивую девушку, заинтригованные ее некрасивостью, которая есть тайна не меньшая, чем женская красота, за которой может ничего и не быть, а вот за некрасивостью всегда что-то да кроется…

По-прежнему не отрывая глаз от дороги, Колька вдруг сказал как-то очень нежно, почти пропел:

– А говорили тебе, доктор, что ты на базилевса похож?

Буш вздрогнул от неожиданности, подумал немного, выдавил фальшивую улыбку.

– У нас, – сказал, – каждый второй на него похож. Такой уж фенотип.

– Нет, я не про фенотип, – покачал головой Беспалый. – Ты и правда похож. Только помоложе будешь. Может, родственник?