Юрий Поляков - Совдетство

Народу в скверике сегодня немного. На лавочках сидят две мамаши с колясками, чья-то бабушка испуганно следит за тем, как ее щекастый внук крутит педали трехколесного велосипеда, носясь вокруг клумбы. В глазах у нее ужас, словно ребенок гоняет не на трехколесном драндулете, а на мотоцикле по вертикальной стене. Я видел такой аттракцион в Парке культуры имени Горького, и удивить этими «чудесами отваги», как написано на щите, можно только тех, кто не учился в школе и не знает, что такое центробежная сила. Как говорит дядя Юра, «дешевые понтярщики морочат трудовой народ!».

В нашем сквере я научился ездить на велосипеде. Тимофеич и Башашкин привезли двухколесный «Школьник» из «Детского мира» и сели обмывать, а мне загорелось – покататься. Дядя Коля Черугин увидел, как я хнычу, понял, в чем дело, и вызвался помочь горю. Мы отправились в сквер. Я шел и гордо катил рядом, любовно удерживая за руль и седло, свой первый настоящий велосипед – трехколесное недоразумение не в счет. Встречные пацаны смотрели на меня с завистливым уважением, а солнечные лучи весело отскакивали от вращающихся спиц, серебряных и еще не запыленных. Потом, неумело сев в высокое седло, я стал крутить педали, но все время заваливался на бок. Тогда Черугин, крепко ухватившись сзади за раму, чтобы я не терял равновесие, приказал:

– Вперед! Жми на педали – пока не дали! – а сам бежал сзади и надежно меня страховал.

Мы несколько раз успешно объехали вокруг клумбы. Мне было страшно, что он отпустит раму, но оглянуться и проверить – держит ли – я не решался, вцепившись в руль, глядя перед собой и поминутно спрашивая:

– Дядя Коля, вы меня держите?

– Держу!

– Держите?

– Держу, Юрочка, держу!

Когда на пятом или шестом круге я, осмелев, все-таки оглянулся, то с ужасом обнаружил: никто меня не держит, а дядя Коля, уморившись, сидит на лавочке и обмахивается газетой. Со страху я тут же въехал в клумбу и ткнулся носом в кофейный чернозем. Но вот что удивительно: встав и отряхнувшись, я снова сел на велосипед и поехал самостоятельно, без поддержки, не теряя равновесия…

В разросшихся кустах акации, окаймляющих весь скверик, уже созрели стручки. С третьей попытки мне удалось изготовить свистульку, издающую пронзительный птичий писк. Я даже попытался проверещать песенку про зайцев из кинофильма «Бриллиантовая рука»:

А нам все равно! А нам все равно!

Но обе мамаши, тревожно заглянув в коляски, замахали на меня руками: мол, шел бы ты, мальчик, отсюда! А тут еще внук, уставившись на меня, все-таки грохнулся с велосипеда и заорал как резаный. Бабушка возмутилась и пригрозила вызвать участкового. Цыганами и милицией меня пугали лет до семи и довольно успешно, теперь-то я знаю: в табор меня никто не похитит, хотя я не отказался бы покочевать недельку-другую и научиться скакать на коне, как цыган Яшка из «Неуловимых мстителей». А участковый Антонов из-за какой-то там стручковой свистульки никуда меня не заберет. Вот если бы я пришел в сквер с настоящей двустволкой, как Ежов, – тогда другое дело!

От криков бабки я спрятался в плитах. Вдоль забора Хладокомбината сложены высоченные штабеля «бетонных изделий», занимающие весь тротуар – от проходной до перекрестка. Привезли их сюда давно, когда я только пошел в первый класс, доставили на просевших от тяжести грузовиках и прицепах, а разгружали с помощью самоходного крана. Плиты были разной формы и величины: длинные, короткие, узкие, широкие, некоторые напоминали огромные серые кубики с углублениями посередине, где скапливалась, не высыхая до конца, дождевая вода, и со временем завелись головастики. Когда плиты выгружали, мы как раз шли с Лидой из магазина.

– Безобразие! – возмутилась она и направилась к дядьке в капроновой шляпе, который командовал краном:

– Вира! Майна! Теперь – ложи помаленьку!

Шофер, пересев со своего обычного места в маленькую кабинку, ловко дергал за рычаги, управляя стрелой и стальным тросом. Еще двое рабочих, их называют «чальщиками», вдевали крюки в металлические петли, вмурованные в бетон.

– Что здесь происходит? – строго спросила Лида, подойдя.

– Разгружаем бетонные изделия. Но вас это, гражданочка, не касается! Идите куда шли! Здесь опасно, особенно с ребенком. Семеныч, подмайни, тебе сказали, чудило!

– Это хорошо, что вы заметили ребенка. Кто вам разрешил разгружать стройматериалы рядом с детской площадкой? – она показала на наш скверик.

– Не ваше дело! Вира!

– А вот я сейчас позвоню в райком, в строительный отдел…

– Звони, куда хочешь! Ложи!

– Василию Петровичу…

– Стоп машина! – На лице командующего дядьки появилось сомнение. – Семеныч, передохни чуток. Парни, курим! – Он вежливо повернулся к Лиде. – Гражданочка, я же объяснил: складируем временно. Пятница. В понедельник железобетон перекинут на территорию комбината. Там новый цех будут строить. Государственное дело!

– В понедельник?

– Вторник – крайний срок.

– Вы мне твердо обещаете?

– Побожиться, что ли?

– Лучше дайте честное партийное слово!

– Честное партийное! Ей-богу!

– Если хоть один ребенок до понедельника упадет с этого вашего Вавилона, под суд пойдете!

– Не волнуйтесь! Мы сторожа выставим.

– Ну, смотрите у меня!

Оказывается, взрослые умеют так врать, что дети по сравнению с ними – просто правда в коротких штанишках. Прошло шесть лет, а плиты как стояли, так и стоят, они запылились, потемнели, а кое-где даже обросли зеленым мхом. Дети с них, конечно, падали, и не раз, например, Колька Виноградов сломал руку и ходил потом месяц в гипсе. Лида постоянно звонила в райком Василию Петровичу, но тот разъяснил: из-за того, что американская военщина решила покорить остров Свободы, Советский Союз оказал кубинской революции помощь оружием и пропитанием, а это стоит больших денег, поэтому некоторые планы по развитию нашей промышленности пришлось отложить, в том числе строительство нового корпуса на Хладокомбинате. Но явление это временное, разумеется, все, что намечено, будет обязательно выполнено, вследствие чего везти стройматериалы назад, на бетонный завод в город Бабушкин, не имеет никакого смысла. Надо просто ждать и верить в победу передового человечества над агрессивными кругами США…

– Да, с точки зрения государственных интересов Василий Петрович, конечно, прав… – вздохнула Лида, рассказав за ужином всю эту историю отцу.

– Бардак! – буркнул в ответ Тимофеич. – Куба-то тут при чем, демагоги вы хреновы!

– Карибский кризис… – потупилась мать. – Надо помогать!

– Да идите вы все к лешему с вашим тростниковым сахаром!

– При чем тут сахар?!

– При том!

Когда заходит речь об острове Свободы, отец всегда злится и мрачнеет, не разделяя всеобщей радости по поводу отважных «барбудос» и победы в заливе Свиней. Дело в том, что его как опытного электрика собирались направить в командировку на Кубу на целый год, причем там ему платили бы в песо, а здесь вторая получка в рублях прямиком шла бы на сберкнижку. Они уже с Лидой прошлись по магазинам, присмотрев стиральную машину, мерлушковую шубу и драповое пальто с поясом. По партийной линии Тимофеичу дали хорошую характеристику, устно намекнув, что манеркой злоупотреблять не стоит. Но отец боялся медицинской комиссии, так как климат на Кубе тропический, а у него повышенное давление. Две недели он не доставал из тайника фляжку, заваривал вместо чая пустырник и делал по утрам под радио зарядку, которая всегда заканчивалась одними и теми же словами: «Переходим к водным процедурам!»