Юрий Поляков - Совдетство

– Вы, мама, всё поняли?

– Чего, Клавк?

– Надсмехнулась она над нами.

– С чего бы это?

– «Спасибочки» сказала. Разве не понятно?

– Нет.

– Ну как же! Намекнула, что мы, мол, деревня, а она городская…

– Брось ты!

– Хоть брось, хоть подними!

Лида уверяет, раньше тетя Клава была веселая, простодушная и отзывчивая, а нрав у нее изменился после нападения злодеев. Дело было вскоре после войны, она шла дворами с вечерней смены, и над ней надругались неизвестные хулиганы, которых так и не поймали.

– Как это – надругались?

– Вырастешь – объясню, – потупила глаза маман.

Я прислушался к себе: не начал ли портиться и мой характер после сегодняшней встречи с чешихинской шпаной? Вроде бы пока еще нет…

– Глухая стала Анна Павловна. Тетеря! А в квартире мы теперь одни, как порядочные! – объяснила тетка. – Севку к родне в Мытищи отправили, чтобы в «Скорую» зря не трезвонил. Замучил всех, хоть и жалко его, полудурка. Катьку позавчера забрали…

– Куда?

– К Герцену. Уж дали бы человеку спокойно помереть. Нет же, то химией травили, теперь облучать будут. Эксперименты ставят. Жорка запил. Не ночевал. Пригрела уже какая-нибудь сердобольная гадина. Эдька с Риткой в отпуск на байдарках уплыли. В Карелию. Такой теперь отдых у них – веслами махать. Раньше этим кормились. А Давыдовна, как всегда, в санаторий отъехала-с. Евреи любят у государства лечиться. Цветы просила поливать. Кулек карамелек в подарок оставила, прямо-таки царица морская!

– Я тоже завтра уезжаю с Батуриными.

– Куда?

– На море. В Новый Афон.

– Понятно… Ма-а-ам! – еще громче заорала она. – Юрка твой пришел!

Наконец на крик прибежала с кухни бабушка Аня – маленькая, сгорбленная, суетливая, в затрапезном байковом халатике. В руке у нее была шумовка с остатками серой пены от кипящего супа.

– Ой, внучок, радость какая! – и она расцеловала меня в обе щеки, обдав старостью. – Уж так скучала, так скучала за тобой!

– Не зацелуй его теперь до смерти, без внука останешься! – ревниво процедила тетя Клава.

– Ой, а похудел-то! Чай, в лагере плохо кормили? И какой же видный стал! Курточка у тебя складная!

– Мать у него богатая. Глянь, сандалии, как у профурсетки! А рубаха – чистый стиляга! – Она ловко вынула из нагрудного кармана ценники, пробежала цепкими глазками, непримиримо хмыкнула и махнула рукой.

– Говорю, в кассе взаимопомощи взяли, – повторил я, отнял у нее картонку и сунул назад, в нагрудный карман.

– Ой, а у меня-то и сладенького, кажись, ничего нет! – всплеснула руками бабушка. – Вот беда-то! Клавк, тортик остался?

– Вспомнила старуха, как девкой была.

– Вот горе-то! А конфетки Лийкины?

– Мам, память отшибло? Вчера с чаем догрызли. Не конфеты – барахло!

– Ах, несчастье! А я… я тебе, Юрочка, ситник поджарю, на молоке, как ты любишь! – Она улыбнулась, лучась всеми своими морщинками.

– Мне некогда. В парикмахерскую надо. Очередь моя подходит. Вот, маман желатин тебе велела передать.

– Ить, Лидка, не забыла обещанного!

– Думает желатином откупиться. Шиш! – непримиримо усмехнулась тетка.

– А я холодец сварю и вас угощу! – возразила бабушка.

– Давай-давай! Наша невестка все трескает. Мед и тот жрет!

– Ой, Клавк, уймись! Пять минуток обожди, Юрочка! – и она умчалась на кухню, потрясая шумовкой.

Лида считает, у свекрови характер очень тяжелый, придирчивый, но зато она человек «желанный», то есть стремится, иногда даже навязчиво, сделать людям, особенно близким, что-то хорошее и приятное. Однажды она шла по платформе, а там на лавке два шаромыжника в очко дулись. Бабушка заметила на земле упавшую карту, остановилась и сердечно сообщила: «Ребятки, вы карточку потеряли!» Так ее чуть не зарезали. Оказалось, один из игроков мухлевал и взбесился, когда Анна Павловна его невольно разоблачила.

Жареный хлеб я обожаю с детства! Готовится он так: толстые ломти батона пропитывают молоком и обжаривают в сливочном масле, потом еще сверху посыпают сахарным песком. Вкусно необыкновенно! Лучше, наверное, только «королевское кушанье». Так маман называет рисовую кашу с изюмом, сваренную на топленом молоке и обильно, до краев тарелки, залитую густым клюквенным или вишневым киселем. Когда я в детстве болел, она всегда готовила мне «королевское кушанье», а потом с восторгом и обожанием наблюдала, как я, малокровный, отправляю в рот одну ложку за другой.

– Заходи уж, павлин, – хмуро пригласила меня тетя Клава. – Нечего тут топтаться. Работать надо. Кто не работает – тот не ест!

Комната у них просторная, квадратная, в два окна, наверное, побольше нашей. Это из-за того, что Тимофеич прописан здесь, на Чешихе, хотя живет с нами в общежитии, и ордер они получали на троих, а мы с Лидой – на двоих, так как вредителя Сашки тогда еще и в проекте не было, как говорит дядя Юра. Это, конечно, большая недоработка нашего государства. В «Синей птице» добрая волшебница рассказывает про места, где обитают дети, которые на свет еще не появились. Вот если бы научились заглядывать туда, в те места, и выяснять, кто у кого вскоре родится, тогда можно было бы легко избежать подобных несправедливостей при распределении жилплощади. Думаю, при коммунизме так оно и будет…

На подоконнике в горшках стоят домашние растения: герань, фикус, красноцветный «ванька-мокрый», но главное – столетник, издали похожий на маленькую елочку. Он отлично помогает от нарывов. Надо отрезать кусок пухлого, длинного, с острыми зубчатыми краями, листа, содрать аккуратно кожицу и прибинтовать сочащуюся мякоть к волдырю. Болячку сразу же начинает «дергать» – и за ночь столетник вытянет гной получше всякой там вонючей мази Вишневского.

Там же, на подоконнике, в трехлитровой банке с горлышком, обвязанным марлей, плавает слоистый «гриб», похожий на плоскую серую медузу. Если его вовремя «подкармливать» спитым чаем и сахаром, получается острый газированный напиток, вроде «Саян». Осушив два-три стакана, надо сразу же долить кипяченой воды и ждать, пока «гриб» снова настоится. Если же бросить его без присмотра, например, на время отпуска, «саяны» превратятся в жуткую кислятину, шибающую в нос, как уксусная эссенция, а сама «медуза» испортится и погибнет. Именно это и случилось с нашим «грибом» в прошлом году. Почувствовав сухость во рту, я налил себе стакан и с удовольствием выпил – у бабушки «гриб» всегда сладкий и настоявшийся.

Незаметно сплюнув попавшие в рот чаинки, я продолжил скитаться по комнате в ожидании жареного ситника. Мебели немного: вдоль стены стоят две узкие, как в пионерском лагере, кровати, деревянная и металлическая с никелированными спинками. Над ней висит коврик, изображающий оленя, который с опаской смотрит на летящего орла. Между кроватями втиснут желтый шифоньер, а на тумбочке в углу притулился старенький «КВН» с выдвижной линзой, наполненной водой. Я подумал: в линзе можно бы устроить аквариум с неоновыми рыбками, и тогда телевизор смотреть будет гораздо веселее.