Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

— Хм, хм, — прокашлялся Формидабилис. — Кто бы мог подумать?! Это оригинал, типографской колоды у меня нет, тебе придется обращаться с ними осторожно.

Денег за колоду Формидабилис с Мали не взял.

— Карты нашли хозяина, а я их не покупал. Мне их подарили. Значит, они твои.

Мали любила ходить к старику в гости, но однажды он исчез, и никто из Малиных знакомых не знал, что с ним случилось.

А колода следовала за ней из Вены в Ковно, оттуда к мазанке над арыком в Средней Азии и назад, в разбомбленный город над рекой, которую она по старой привычке называла Вилией. За то время, что Мали пряталась в мазанке от фашистов и Оськи Сталя, матрицы ее таро были уничтожены немецкими мракобесами, но Мали этого не знала. Не приходило ей в голову и то, что на всей огромной территории СССР невозможно было найти и купить или выменять набор этих магических картинок и что знающие люди отдали бы за них вещи великой ценности. Но, и не зная всего этого, Мали ни за чем не следила более внимательно и ни с чем не расставалась даже на час более неохотно, чем со своими любимыми картинками. Даже проклятый шарик мыла, в котором должен был спать драгоценный бриллиант, не был для нее дороже.

Малины карты были самым надежным ее собеседником. Никому она не доверяла больше, чем им. Даже Ведьме, а тем более, Софии. Юцеру же Мали не доверяла вовсе. Ее карты следили за ним внимательнее ее взгляда, а в проницательности последнего была заключена тайна большая, чем в таро.

Но взгляд говорил ей одно, а карты — другое. Ни разу за страшные годы войны, а потом за долгие годы жизни на краю постоянно маячившего злого конца не пришли на Малин зов ни Дьявол, ни Замок, ни Смерть, ни даже Колесо Фортуны. Тогда она окончательно растерялась, потом окончательно приободрилась и разуверилась в грядущей катастрофе. Резкий поворот судьбы явно не брезжил за поворотом, а вот мелких неприятностей впереди сколько угодно. Ее жизнь крошилась под руками, рассыпалась крошками по зеленому сукну, уходила в мелкие трещинки стола, на котором она раскладывала картинки и вглядывалась в свою судьбу. И это страшно, но об этих страхах даже рассказать было некому, поскольку все вокруг мечтали именно о таком обычном и медленном жизненном распаде.

А виновницей Малиных страхов карты называли Любовь. У Мали не было оснований не верить картам, а верить им было грустно.

Несколько раз Мали пробовала поговорить об этих страхах с Юцером, но тот отмахивался. Юцер доверял разуму больше, чем интуиции, а картам не доверял вовсе. Оставалась только Ведьма, но и она относилась к Малиным картинкам с недоверием. У Ведьмы были свои ориентиры. София же любопытствовала, но не понимала. Мали осталась наедине со своими страхами, и от этого страхи только усиливались.

Как-то, внимательно вглядевшись в очередной расклад, похожий на все предыдущие, Мали нахмурила лоб и сказала: «Зря я испугалась и не сделала аборт. Карты предупреждали меня об опасности, но она была так далеко! А мне так хотелось подержать в руках собственного ребенка, потому что, хотя ничто не предвещало мне смерти, смерть висела в воздухе и не верила картам».

«Тьфу на тебя! — замахала руками Ведьма. — Рази может человек знать, что для него хорошо, что плохо? Рази глупые карты это скажуть? Рази от судьбы можно уйтить? Дура ты!»

Мали вздохнула и виновато потупилась. В самом деле, разве можно избежать того главного, что судьба приготовила? Она же не стряпает жизнь для каждого по отдельности. Ткет свой ковер, в котором каждая нитка зацеплена за множество других ниток. И никто не знает, ради которой из них трудится неуемная ткачиха. Обидно, конечно, что не тебя имеет она в виду, проталкивая челнок между рядами горячих тел, взвизгивающих от каждого толчка и укола, а общий узор, который тебе и увидеть-то не будет дано, но такова она, судьба. Жаловаться на нее бессмысленно.

Когда школьная директриса, с которой Мали пришлось подружиться, хотя ее душа к этому и не лежала, проболталась насчет желания Головлевых присвоить себе Любовь, потому что Зиночка обречена исчезнуть, а других детей этой паре судьба не обещала, Мали подумала: «Вот и проясняется узор».

Тогда еще план большой катастрофы не был виден никому, кроме того, кто его задумал. Ванда еще не сообщила Юцеру об эшелонах. Головлевы решили присвоить Любовь задолго до того, как узор стал видимым и для них.

Мали начала думать, как же можно присвоить ребенка? Как бы высоко ни заседал этот Головлев, даже там, на их седьмом небе, жизнь проходила по каким-то правилам. Не могут же они так просто прийти и забрать кричащего ребенка из родной семьи, как когда-то отбирали потомство у рабов. Так теперь нельзя, на это они не решатся. Тогда как же? Они могут запутать и обвинить родителей ребенка в мыслимых и немыслимых грехах. Запутать, обвинить и удалить из жизни. Вот как!

Выведя из этого, что карты не врут, и что виной всех грядущих бед действительно должна стать Любовь, но не по своей вине, а ввиду коварства и злобы других людей, Мали воспряла духом.

Будь ее воля, она бы сбежала с дочерью (и Юцером, разумеется) на край света, чтобы спасти их всех, но это никак не могло получиться. Юцер словно шел на поводу у судьбы и сам пристраивал Любовь к Головлевым, обеспечивая тем самым свою и Малину погибель. И Мали решила пожертвовать Юцером. «В этой игре, — говорила она себе, — предусмотрена рокировка».

Ей было стыдно за свои мысли, но сдаваться без боя было еще более стыдно.

Однако рокировка казалась Мали возможной только в самом начале игры, когда она поняла, что Головлев к ней неравнодушен. Поддерживать этот интерес оказалось совсем несложным. А потом… потом будет видно. Эти партийные бонзы, они, конечно, не могут куролесить, как хотят. Их жизнь предписана и предусмотрена, как жизнь какого-нибудь Тутанхамона. Мали не сможет стать женой Головлева ни при каких обстоятельствах, поскольку это разрушило бы его карьеру. Но привязать к себе мужчину таким образом, чтобы ему никак не хотелось расставаться даже с такой рискованной любовью, было несложно. В крайнем случае, фантазировала Мали, он ликвидирует Юцера, но и это не обязательно должно произойти, совсем необязательно. Гранд-визирю может понадобиться прикрытие для незаконной страсти.

Все существо Мали, а главное ее тело, восставало против придуманного ею плана. Головлев вызывал у нее физическую тошноту. Но в жизни, уговаривала она себя, все происходит гораздо проще, чем в фантазии. С этим можно будет смириться, это превратится в привычку, а привычка иногда становится даже приятной в силу самой привычки.

Однако пока Мали колебалась и обдумывала все варианты осады Головлева, план изменился.

Новый план подсказал Мали Юцер, когда говорил о папенькином имении и дворянских привычках семьи Головлевых. Если Головлевым есть что скрывать, скрытое можно сделать явным.