Али Смит - Лето

в первую очередь я прошу Юпитеров,

чтобы моя дочка выросла

и чтобы время было к ней добрым.

Эти чертовы божества уже смеются. Я слышу их.

Смех богов похож – ну, теперь – на звук пуль, звенящих о камень.

Но лучше пусть они мне не перечат.

Знаешь, она напоминает мне нас обоих.

Она маленькая и свежая, но уже смышленая, чуткая, логичная (я), ее трудно вывести из себя (ты), она спит, как медвежонок в зимней спячке (ты), ей не нравится вкус турнепса (мы оба, если я правильно помню, и это каждодневное маленькое огорчение, учитывая, что обычно больше есть нечего), она обожает, чтобы ей рассказывали сказки (я), в силу какого-то внутреннего спокойствия, которого у меня никогда не было, она стремится поступать с людьми по совести (ты), быть воспитанной и вежливой (точно ты), она преданная (мы оба), душевная (ты), а еще хохочет над всем подряд, самые несмешные вещи кажутся ей смешными (кажется, я).

На днях она засунула ступню под подушку на кровати, а затем подозвала меня, словно хотела сообщить что-то очень важное для всех мировых держав. Она взмахнула рукой над своей ногой (ступня под подушкой) и сказала, точно маленькая цирковая фокусница: «Ножки нет!» Затем высунула ступню из-под подушки и с таким же взмахом сказала: «Смотри! Ножка есть!»

Но самое главное, я никогда не встречала такой, как она.

Она – это она.

Едва оформившийся ребенок, едва научившийся говорить, но при этом настолько уверенная в себе и уже завершенная в некоторых отношениях личность, что она нередко представляет для меня головоломку и явно относится ко мне как к головоломке, порою очень пытливо на меня смотрит.

Однажды я сказала ей, когда она смотрела на меня: « Как ты думаешь, на кого ты смотришь ?» И она с подлинной серьезностью ответила: «На тебя».

И еще кое-что. Она уже умеет петь, причем мелодично, и, хотя никто ее этому не учил, умеет строить гармонические последовательности, причем от рождения. Она сидит и поет себе под нос, и я слышала, как она пела вместе с женщиной, у которой мы снимаем комнату. Уж этот талант точно не от нас с тобой.

Наверное, от отца.

По сути, дорогой Дани, я обязана ее гармониям тем, о чем думала вчера вечером, лежа рядом, пока она засыпала.

О том, что гнусность, ежедневно творящаяся вокруг, – это растение без корней. Доброта больше похожа на турнепс!

Гнусность хочет лишь одного – побольше себя самой. Она хочет себя, себя, себя, себя – ничего, кроме себя самой снова и снова. Я начинаю понимать, что гнусность очень напоминает гонимый ветром мох, который быстро разрастается повсюду, но его легко отшвырнуть ногой, ведь он цепляется только к поверхности.

Даже если просто думать об этом, мох отрывает и уносит ветром.

Грандиозные мысли. Ты же меня знаешь. Уж от них-то я тебя не избавлю.

Когда я была неоперившейся школьницей и любила умничать (да, правильно, дорогой Дани, такой я и осталась – по крайней мере, что касается второго, пусть даже первое далеко позади), я думала столько всякой ерунды обо всем.

Я свято верила, что смогу удержать в себе все знания – все рассказы, стихи, произведения искусства, все науки – и что, если собрать и удерживать все это в себе, я буду всем этим владеть, и что в этом и заключается смысл жизни.

Что же я знаю сегодня?

Да почти что ничего.

Но теперь я знаю одно: я не удерживаю в себе ничего из того, чем, как считала, владею.

Наоборот, все эти вещи удерживают меня в себе. Они удерживают всех нас под небесами.

Сейчас я это сожгу. Как мы и пообещали друг другу.

Интересно, ты помнишь?

Не то чтобы я в тебе сомневалась. Не дождешься.

Тепло от огня, так или иначе, до тебя доберется,

так что будь спокоен

твоя осенняя сестра,

отправляет его с любовью

своему летнему брату».

15 июня 2020 года

Дорогой Герой!

Мы пока не знакомы, и если вы не получили мое последнее письмо, то удивитесь, почему вам пишет человек, которого вы не знаете. Достаточно сказать, что я друг и пишу для того, чтобы передать дружеские пожелания.

Как у вас дела?

Очень надеюсь, что хорошо.

В этот раз я отправляю письмо на электронную почту наших друзей, чтобы они переслали его вам, где бы вы ни находились.

Я наводила справки о вашем имени в интернете. Для вас это дело обычное, но поверьте мне, для всех нас это просто неслыханно. Сначала я нашла древнегреческого изобретателя и гения математики Геро, который практически изобрел ветряную электростанцию, одним из первых понял, что люди способны извлекать энергию из ветра, да к тому же изобрел первый двигатель, работающий на горячей воде, и наиболее раннюю версию самотечного фонтана. Видимо, он был атомистом. Я только что крикнула своему брату Роберту, который считает, что учится играть на скрипке в соседней комнате, иными словами, поднимает ужасный шум, и спросила его про атомистов, а он говорит, атомисты верили, что индивиды состоят из полностью неделимых атомов, независимых друг от друга, и если принять атомистическую точку зрения, то значит, мы смотрим на отдельные части идеи или предмета, а не на все те вещи, что составляют целое. Плюс в том, что, пока я спрашивала, брат перестал пиликать на своей скрипке. Но он уже начал снова.

Еще я нашла фольклорный женский персонаж по имени Геро, и меня очень обрадовало, что это имя может носить и девочка. Девочка Геро была мифической героиней, которая была влюблена в Леандра, мальчика, который каждую ночь приплывал в башню Геро, освещенную, будто маяк. Хотя в конце история, конечно, обернулась трагедией. Однажды ночью в конце лета их любви морской шторм задул свет на башне Геро, а Леандр потерялся в волнах и утонул.

Ну, таковы уж некоторые древние легенды!

Думаю, только так и можно справиться с теми грустными вещами, что с нами случаются.

Так вот, поэт Джон Китс написал свою версию этой истории, в которой Леандр практически тонет в ослепительной красоте Геро. Типа, она сама и была маяком. Мне это показалось слегка сексистским, и потому я придумала собственный стих:

Надеюсь, он не покажется вам чересчур развязным. Но я хотела сделать старую беспросветную историю чуть повеселее. Грусти мне вообще-то хватает. В этом году ее и так много. Нам-то везет . Никто из нас не заболел. Но пожилая женщина через дорогу, которая въехала в дом в прошлом году, – не хочу набирать слово «умерла», но она и правда умерла. Еще умерли двенадцать человек в доме, где она жила, всего за одни выходные, и социальная работница, и медицинский работник, который виделся с социальной работницей, у которой были симптомы. И один из учителей начальной школы тут же рядом по улице. И одна медсестра, которую мама знала.